Порочный сексуальный татуировщик

Еще одно жесткое касание к тугому пучку нервов, и все ее тело начало вибрировать, и она охнула с низким, беспомощным стоном. Его пальцы покрыл прилив влаги, пока она жестко и соблазнительно вращала бедрами на его руке и тихо скулила от удовольствия.

Господи Иисусе, он умирал. Умирал от мучительной потребности проникнуть в нее. Умирал от желания почувствовать, как она сожмет его член, когда кончит в следующий раз. Он должен заполучить ее немедленно, подумал Мейсон, отводя руки от ее бедер, быстро расстегивая ширинку и стягивая джинсы, чтобы освободить пульсирующий член. Он достал презерватив, который лежал у него в переднем кармане, — да, кобель, которым он являлся, никогда не выходил без него из дома, — и трясущимися пальцами раскатал его по толстой, твердой эрекции.

Катрина оставалась все в той же позе, прижимая руки к стене, и он стянул ее кожаные штаны и трусики вниз, ровно настолько, чтобы получить доступ к нежной, опухшей киске. Он выровнял их бедра, направляя чувствительную головку члена между ее ног, пока не достиг шелковистой влаги ее входа. Она с готовностью подалась к нему, настолько нетерпеливая и жадная, что у него закружилась голова.

Как бы сильно ему ни хотелось врезаться в нее, как гребаный зверь, совесть заставила его остановиться. Он должен быть уверен, что их похоть и желание на сто процентов взаимны. Что она понимала, что делает и с кем.

Изо всех сил стараясь умерить свою импульсивную потребность доминировать, хотя, вероятно, он потерпит неудачу, потому что такова была его суть, он схватил ее за волосы и оттянул ее голову назад, прильнув губами к ее уху.

— Скажи мне, что ты этого хочешь, — грубо потребовал он. Ему нужно услышать, как она произнесет эти слова.

— Я хочу этого, — с энтузиазмом взмолилась Катрина, приподняв бедра и стремясь насадить себя на его член. — Трахни меня. Пожалуйста.

Свободной рукой он скользнул к ее обнаженной груди и щелкнул пальцем по тугому соску, заставив ее ахнуть, а тело вздрогнуть. О, да, ей это нравилось. Сильно.

— Как ты этого хочешь, Китти-Кэт? — прохрипел он.

Ее губы приоткрылись, ресницы с трепетом опустились, словно так она могла спрятаться от его проницательного взгляда.

— Очень жестко, — пробормотала она. — Грубо. Глубоко.

Он улыбнулся ей в щеку. Слава богу, потому что обычно он не был способен на медленные и нежные действия, и одно только ощущение скользких складок ее киски, трущихся о его стояк, подвело его к грани потери рассудка.

Стремясь удовлетворить их обоих, он не стал ждать ни секунды. С беспощадным толчком врезался в Катрину так сильно, что она приподнялась на цыпочках, приспосабливаясь к тому, как он все глубже вгонял в нее член, пока не погрузился по самые яйца. Их стоны удовольствия смешались, когда ее соблазнительное тело втянуло его внутрь, а он попытался выйти на несколько дюймов, чтобы снова врезаться в нее и дать им обоим то трение, которого они так жаждали, но ее узкий канал сжал его, как кулак.

— О, боже, — выдохнула она, хныкая и царапая стену, когда он начал вколачиваться на полную мощь, вырываясь и возвращаясь обратно с разрушительной точностью.

Она двигалась в противовес его неумолимому ритму, отводя бедра назад, когда он рвался вперед, бесстыдно насаживаясь на его член и принимая то, чего так жаждала. Это была самая горячая и сексуальная вещь, которую он когда-либо видел или ощущал.

Сжав ее волосы, Мейсон повернул ее голову и накрыл ее рот своими губами, впитывая все те декадентские звуки, которые она издавала, когда он проник языком глубоко, целуя ее так же тщательно, как и трахал. Похоть, пробежавшая по его венам вместе со знакомым потоком тепла, подсказала ему, что он вот-вот взорвется. Обычно именно здесь его разум отключался, внимание сосредотачивалось лишь на том, чтобы кончить и достичь того прилива адреналина, который шел с освобождением и последующим кайфом.

Но невозможно было избавиться от ошеломляющего ощущения того, как тесно он прижимался к Катрине, чувствуя с ней связь, выходящую за рамки физического единения. И это было чертовски приятно и чертовски правильно. Будто она создана для него и ни для кого другого.

Он застонал и вздрогнул, продолжая поглощать ее рот, хотя разум сопротивлялся мыслям, проносившимся в его голове. Так не должно быть. Он не должен чувствовать себя таким отчаянным и диким, и понимать, что этот непреодолимый голод не похож ни на что ранее испытанное с любой другой женщиной. Все дело было в Катрине. Она разрушила его самообладание, заставила почувствовать себя обезумевшим от примитивного желания отметить ее и заклеймить как свою, чтобы ни один другой мужчина никогда к ней не прикоснулся.

Моя. Она, черт возьми, только моя.