Порог

Когда ночь стала почти непроглядной, к навесу святых отцов стали стекаться люди, молчаливые и серьезные, и каждый получил от брата Альбина и брата Филиппа благословение и уверение в том, что действия их богоугодны, а имена их будут записаны в небесных скрижалях.

Когда собралась их приличная воронья стая, неподалеку от навеса засветилась женская фигура в светлых одеждах.

— Кто это? — шепотом спрашивали люди, и Бизанкур молча воздел руку к небесам.

Все дальше передавалась легенда о скором приходе Антихриста и советы, как избежать его прихода — истреблять детишек во славу Божию, и чтобы сподобились невинные их души благодати вечной. И что являлась к ним сама Дева Мария и благословляла на дела их.

Поэтому не только чума выкашивала людей, но и дьявольское хитроумие — так просто тогда было заморочить и обольстить легковерных несчастных, которые любой ценой готовы были заплатить за избавление от болезни. То, что это от болезни не избавляло, их не смущало.

Меж тем Жан-Жак вошел во вкус. Хорошо подвешенный язык, знания, которые он приобрел, обучаясь у лучших педагогов, и врожденные таланты, помноженные на часы, проведенные, пусть и с небольшой скукой, за учебой, дали свои плоды. Все давалось ему легко, муками совести он никогда не обременялся, и человеческие жизни были для него забавными игрушками. Поэтому он возглавил тайное общество «Избавителей», и кровавый след потянулся за ним, а сам он незаметно пополнял ряды общества все новыми и новыми обращенными.

Жан-Жак де Бизанкур мог бы стать отличным политиком, но заниматься людьми для самих людей он считал ниже своего достоинства, это было ему откровенно скучно. Тем более Бельфегор заповедовал ему проводить дни в праздности и делать только то, что он хотел. Ему было легко дурачить людей, выворачивая наизнанку Священное Писание. «Избавители» были кочующей сектой, тихой и молчаливой, но смерть собирала ужасную жатву за ними — множество невинных малюток, которым так и не было суждено повзрослеть.

Бельфегор периодически являлся им в образе прекрасной девы, а брат Альбин говорил своим последователям, что это сама Дева Мария, благословляющая их деяния. Большего цинизма и вообразить было нельзя.

Так шли дни, складывающиеся в месяцы и годы. Чума удивительным образом не тронула ни одного из «Избавителей», и это утвердило их в том, что дело их праведное и богоугодное, и все новые и новые члены примыкали к секте. «Не допустим прихода Антихриста!» — сурово вещали они…

Более полувека Жан-Жак-Альбин и Филипп Вико странствовали по Франции и одурманивали легковерный народ сказочками о грядущем конце света, и было это на удивление легко. Точно так же до странности легко люди мирились с утратой собственных детей… Да подумаешь, дети. Мелкая разменная монета в кошельке истории. Тысячей больше, тысячей меньше — кто их будет считать?!

Но самое интересное, самое сладостное — это смотреть в глаза тому, кого убиваешь. Наблюдать, как потухает в них огонек жизни, сменяясь страданием. Дети ведь ничего не понимают, и от этого их муки напоминают страдания животных, и глаза их столь красивы в эти мгновения — огромные, полные слез, невинные…

Так прошло еще полвека.

Как-то раз, встав перед зеркалом (это стало для него своеобразным ритуалом) и пристально уставившись самому себе в глаза, красавец, похожий на ангела, Жан-Жак-Альбин вдруг понял, что ему уже совершенно не нужно напрягаться, чтобы вызвать в них пляску огня. Огонь был послушен ему, словно хищник — дрессировщику. Некоторое время Альбин забавлялся тем, что зажигал этот огонь попеременно — в то время как левый глаз его был подобен утреннему небу, в правом бушевал пожар, и наоборот. Поняв, что это отнимает у него ровно столько же энергии, как если бы он просто щурился, Альбин расхохотался. Он осознал, что наконец-то вошел в полную силу.

Расставание его с братом Филиппом было вполне будничным, но не лишено некоторой обрядовости. Он все же купил ему домик в Италии около моря за четыре тысячи золотых флоринов — в тихом и спокойном месте, с отличным видом из окна. Нужно ведь было поставить красивую точку. Именно в Италии, матери Ватикана…

Вико, по обыкновению своему, ужинал обильно и жадно — это были свинина, зажаренная на углях, свежие овощи и шпинат. Запивал он свой ужин отличным вином, а брат Альбин, сощурясь, наблюдал за трапезой. На столе горело множество свечей; зажжены были свечи и в высоких канделябрах по всей комнате. Филипп Вико всегда любил яркое освещение.

— А ты отчего не ешь? — спросил Вико и благодушно рыгнул.

— Не хочется, брат Филипп, — спокойно ответил Жан-Жак.

«Интересно, — думал он. — Вот сидит нечто, ведущее себя, как человек. Ест, пьет, убивает с удовольствием. По всему видно, женщины тоже его радуют. Как же он мне надоел. Интересно, а я человек?.. Пусть я не веду себя столь же по-свински, ну так это вопрос воспитания и внутренней потребности, а какова моя природа? Радуюсь ли я всему тому, что имею и делаю? Несомненно. Так чем же мы с ним отличаемся?»