Порог

— Просто привычные тебе образы, — повторил Михаил. — Попробуй варенье, оно тебе понравится… должен рассказать тебе кое-что.

Варенье действительно оказалось изумительным на вкус. Андрей словно перенесся в собственное детство. Такое варенье умела варить только его бабушка.

— Возможно, ты воспримешь это как сказку, но это не сказка, — сказал архистратиг. — Не так давно, с разбросом в несколько лет, на земле родились семеро детей, олицетворяющих семь христианских добродетелей. Они должны были стать апостолами нового Мессии и по достижении двенадцати лет получили бы посвящение. Разумеется, за ними тут же началась охота… И чтобы мечта человечества о втором пришествии отодвинулась во времени на тысячу лет, им даже не обязательно было погибать в младенчестве, как во времена Ирода, — достаточно просто погибнуть в детстве. Хитроумие пособников лагеря тьмы безгранично, увы, много у них слуг и среди людей. Больше чем достаточно. И наделены они полномочиями куда большими, чем это разрешено силам света. У каждого из этих особенных детей была с рождения охранная печать света, но Князь Тьмы нашел это несправедливым и, дабы уравновесить права и возможности, потребовал, чтобы некие слова снимали эту печать. Так на каждое доброе слово находится у людей слово дурное и бранное, и люди всегда сами делают свой выбор, говорить ли им созидающее слово, либо произносить отрицающее любовь и свет. Дух зла сказал, что люди изначально тяготеют к разрушению и хаосу, а Отец наш небесный отрицал это. Князь Тьмы ответствовал: «Увидишь». В словах, снимающих печать, не было ничего бранного, но зашифрован двоякий смысл. «Отдай меньшее, получишь большее». Здесь важно само намерение. Если захочешь зла, превратишь эти слова в орудие зла. И стало так. Конечно, не было ничего проще, как выдать эти слова за разрушающее заклинание, тогда как изначально они никакого разрушения не несут. Однако демон лени Бельфегор внушил своему посланнику лиха и бесчинства, что слова эти служат только для уничтожения, и стали эти слова разрушающими.

Андрей подумал, как же это просто — на первый взгляд. Соблюдай заповеди, в которых ничего сложного, лишь созидающее начало. Но нет. Во всем мире и во все времена человек эти заповеди нарушает. Зачем? Как же донести до людей Слово Божие, несущее свет?

Он почувствовал, что щеки его мокры, и удивился — ведь самих щек уже нет…

— Это плачет твоя душа, — тихо заметил архангел Михаил. — Как плачет она у всякого, кто видит горе и несправедливость и кто хочет искоренить зло по всей земле. Но слезами делу не поможешь. Слушай внимательно. Можно было бы сказать, что судьба человечества висит на волоске. Но, если остается хотя бы крохотная искорка, есть надежда, что она превратится в живой огонь. Надежда — это то, что никогда не угаснет. Вера — то, что не дает угаснуть надежде. А живой огонь — это любовь. И она сильнее, чем тьма, во сто крат сильнее. Теперь задай свой вопрос. Я вижу, что ты давно хочешь это сделать.

— Что будет с моими женой и сыном? — вырвалось у Андрея именно то, что больше всего его беспокоило.

— Будет по воле Господа. Но я знаю, что тебе такого ответа недостаточно, человече, — сказал архангел, спокойно отправляя в рот ложечку варенья. — В мире испокон веков идет война, и отголоски ее слышны по всей вселенной. Война эта, как ты понимаешь, между добром и злом. И у каждого есть выбор. А вопрос «что будет?» — это как попросить фокусника «что-нибудь показать». Не скрою, будет трудно. Ведь ты знаешь, как трудно было и матери Веры, и ей самой. Мама Веры не пошла по пути зла, не оставила девочку с непривычной внешностью в роддоме, не закрыла глаза на ее судьбу. А почему? Ответ очень прост и очевиден — она любила ее. Тот, кто любит, всегда любезен Господу, Отцу всего сущего. Вера так же сильна духом, как и ее мать. Она любит своего сына, и она любит тебя. Конечно, им будет трудно. Но за их души можно быть абсолютно спокойными — место им в чертоге вечном. Ответил ли я на твой вопрос?

— Просто мы на разных уровнях восприятия, архистратиг… — покачал головой Андрей. — Я здесь, они — там… Случись с ними что, я даже помочь не смогу, и это приводит меня в отчаяние.

— Случится, — спокойно ответил архангел. — И случится скоро. Но отчаяние — это совсем не то, что нужно.

Андрей встал. Затем снова сел.

Он чувствовал себя не просто на скамейке штрафников, не просто наихудшим из учеников или игроков — он чувствовал себя ничтожной песчинкой. В эту секунду он с особой ясностью осознал, сколько людей умирают и рождаются на земле ежесекундно на протяжении тысяч и тысяч лет. И каждого из них Господь любит?! И сейчас в нем затрепетал вопрос, который так часто он задавал отцу Андрею: «Если Он так любит нас, почему же Он заставляет нас так страдать?!»

— Если Господь так любит нас, то почему заставляет так страдать, архистратиг? — вырвалось у него. — Почему, например, у отца Андрея такая ужасная судьба?! Я никогда не встречал человека, любящего Господа больше, чем он! Он даже не возроптал ни разу…