Порог греха

День брезжил серый, холодный. Ветер дул прямо в лоб машине, а на поворотах бил в боковые стёкла палыми листьями и мелкими камешками. Он напоминал о надвигающемся ненастье: дожде или снеге, окончательном уходе тепла, приближающихся морозах. Нахохлившись, Алесь смотрел в окно, на плывущие рядом деревья и кусты, ещё не сбросившие до полного оголения наряды. Красивая, но однообразная картина глубокой осени утомила его, и он начал придрёмно клевать носом, теряя ощущение пространства и времени. Из состояния вялого полусна его вывел голос тёти Катерины:

– Ну вот… Почти приехали! Сейчас на заездок свернём, там спуск и елань.

Лесовозная, хорошо укатанная дорога осталась позади, машина нырнула в узкий путик, прорубленный в таёжной чаще, медленно покатилась по склону и выехала на голую равнину. Там, вдали, где елань снова утыкалась в тайгу, чернели какие-то постройки. Исподволь они вырастали на глазах, и вот уже различалась изба с притыком сеней, маленький домик, стожок сена, огороженный неошкуренными пряслами и прикрытый сверху корьём. Возле него стояли телега и сани с задранными к небу оглоблями. У дороги пасся конь. Он поднял голову, настороженно прядя ушами, и, не почуяв опасности, принялся выщипывать зелень, ещё не до основания побитую ранними заморозками.

Из дома вышел человек. От его ног встречь машине покатился белый шар.

– Собачка Афанасия, – улыбнулась тётя Катерина, сбросила скорость и опустила стекло кабины. – Здравствуй, мой милый, здравствуй, мой хороший!

Пёс бежал рядом, смешно натопырив колечко хвоста, и бросал быстрые взгляды на нежданных гостей.

– Умница! Он зазря глотку драть не станет, как глупые деревенские шавки!

Машина остановилась рядом с лесником, затуманив его сизой гарью выхлопных газов. Он замахал рукой, словно отбиваясь от целого роя полевых ос. Но даже по заросшему густой чёрной, с проседью, бородой лицу так, что и губ не увидать, было понятно: хозяин улыбался и был рад гостям. На нём был длиннополый брезентовый дождевик с капюшоном, в распахе которого виднелись изрядно поношенная клетчатая байковая рубаха и синие галифе. На ногах красовалась обувь из чёрной, хорошо выделанной кожи – юфти, с мягкими подошвами и высокими голенищами, перехваченными под коленями узенькими ремешками. На обувку Алесь и обратил внимание, как только вылез из кабины.

– Мои ичиги понравились? – голос у лесника был молодой, сочный, никак не вязался с внешним обликом замшелого мужика. – Хорошо заплатишь – продам… Здорово, Катерина! – прокричал он, заглядывая за кабину, где гостья уже играла с собакой.

Несколько оторопев, Алесь мешкотно достал из-за пазухи письмо. Всю дорогу оно обжигало сердце. Тянуло посмотреть. Но мама всегда говорила: нельзя брать чужие вещи и читать чужие письма.

Лесник зажал листок бумаги заскорузлыми пальцами правой руки, погрузился в чтение. Левая в онемелом полузгибе висло покачивалась.

Сквозь пелену облаков начало пробиваться солнце. Лесник, прищурив один глаз, посмотрел в небо.

– Однако, вы погоду привезли – на ведро!

– Здорово, Афанасий! – подошла Катерина. – Письмецо амурное? Секрет?

– Куда там! От Полинки. Просит мальчонку на время приютить – позаботиться. Что за дело? Мне корысть – живая душа рядом! А то живу, как лешак: не с кем словом переброситься! Да и подмогнёт где: парень, я вижу, свойский. Ну, давай знакомиться! Дядя Афоня.

– Алесь.

– Как-как?

– Алесь.

– Что за имя такое? Девчоночье, вроде.

– Это белорусское имя.

– Ладно, – рубанул рукой воздух дядя Афоня, – буду я тебя звать Леськой. Не осердишься? А чё сердиться! Меня вон Лешаком зовут. Дык хоть как, пускай. Хоть горшком, да токо в печь пусть не суют.

Дядя Афоня улыбнулся глазами. Потом обнял Алеся.

– Давай я тебя с друзьями своим познакомлю: это перво-наперво! Атас! – подозвал он собаку, которая выжидательно сидела в сторонке. – Ко мне!

Пёс подбежал и посмотрел на Алеся внимательными глазами.

– Ты присядь, – посоветовал дядя Афоня. – И позови к себе, не бойся! Покажи, что ты ровня ему. Если ты хороший парень – сразу признает. Он умный – его не проведёшь!

Алесь присел. Атас, навострив чёрные ушки и чуть подрагивая хвостом с чёрным окончанием, обнюхал его со всех сторон.

– Можно его погладить?

Получив разрешение, осторожными прикосновениями ладони мальчишка погладил голову лайки.

– Вот и лады, – улыбнулся Афанасий, – раз не отпрыгнул, значит признал. А теперича другого семейника приманим.

Сунув два пальца в рот, Афанасий трижды пронзительно свистнут. Конь поднял голову и, ускоряя шаг, направился к усадьбе. Но более призывный и продолжительный свист сорвал его на крупную рысь.

– Еслиф ишо приложусь, галопом рванёт! – довольный собой, похвалился Афанасий.

Конь остановился рядом с хозяином. Раздувая ноздри, косил глазом на незнакомых людей.

– Как его зовут?

– Кауркой, – Афанасий похлопал ладонью по крупу. – Коней обычно по масти кличут.

Шерсть у Каурки была рыжая впрожелть, с того же цвета нависью – хвостом и гривой, заплетёнными в косы.

– Красивый! – восхищенно заблестели глаза у Алеся.