Порог греха

Алесь выстрелил навскидку, почти не целясь. Кабарга дёрнулась всем телом и сорвалась с карниза. Когда охотники, преодолевая курумник, добрались до неё, кабарга была ещё жива. Хрипела, изо рта выхлёстывалась кровь. Голова елозила в розовой пене, а ноги судорожно подгребали снег под брюшко.

– Добить надо, – Афанасий достал нож из чехла, – штоб не мучалась. Да обдирать будем, пока тёплая.

Приказом сидеть отогнал Атаса, который норовил полизать расплывавшуюся по снегу кровь, присел возле добычи. Алесь закусил губу и отвернулся.

– Иди сюда! Смотри! Охотничек, едрёный корень! Жалостливый какой!

Каким бы сердитым ни был Афанасий, Алесь никогда не слышал, чтобы он матерился.

– Крови боишься? Лихотит тебя? Это потому што впервые и сытый, – поучал Афанасий, показывая, с чего надо начинать, снимая шкуру. – Вот поголодал бы недельку-другую – зубами бы сырое мясо рвать стал, как зверь! Не гляди на меня так. Не в укоризну говорю. Мясцо-то с удовольствием кушашь: и в натуре, и в котлетках. А оно вот как добыватся. Тыщи и тыщи лет! Рази же люди без него выжили б на свете? А? Ты как думашь? Так жизня устроена. Надо, сынок, надо. Я, конечно, без тебя обойдусь. Мне шкуру снять – минутное дело. Но ты уметь должон. Вот попадёшь в тайгу без всякого провианта – с голоду сдохнешь!

Стиснув зубы и преодолевая рвотный позыв желудка, Алесь взялся за нож.

Через полчаса, тщательно выкупав руки в снегу, он сидел у костра с нетерпеливым ожиданием, когда закипит в котелке вода: так хотелось поскорее глотнуть горячего чая и протолкнуть вязкий комок, который жёг грудь и запирал дыхание!

Афанасий разделал тушку кабарги. Отрезал несколько кусочков мяса Атасу, остальное завернул в мешковину и вместе со снятой шкурой привязал к поняге. Жарить свеженину, как заведено после убоя, он не решился: не хотел раздражать парня. Всё равно он есть не станет. В таких случаях муторность хорошо подавляет водка. Дарбалызнул граммов сто – и затрепетала душа в потворном соглашательстве с телом, всё нипочём! Не зря же на фронте перед боем солдатам выдавали так называемые «наркомовские». Сам принимал. Но на охоту водку не брал из опасения не удержаться в роковой час, пригубить раз-другой, да и наклюкаться. А тайга хмельных не терпит!

Солнце уже поднялось над вершинами кедрачей. И без того легкий бодрящий морозец ослабел совсем. Руки не мёрзли. Искрился, влажнея, снег. Дышалось свободно, неслышно. Яснела голова. Но в душе Алеся было как в неприбранной избе с давно не метённым полом. Он нехотя жевал сало с хлебом, глотал, запивая чаем, и никак не мог избавиться от нудящей тяжести в груди. Комок в горле растаял, но, казалось, растянулся по всему пищеводу, лип к нему. Какая-то непонятная сила понуждала Алеся посмотреть на то место, где в кровавом месиве снега багровели кабарожьи потроха. И, упираясь глазами в синючее небо, он всё равно видел растерзанное тело олёнка.

Афанасий долго молчал. Ему как-то хотелось оправдаться перед своим учеником за жестокую школу. Скрутил самокрутку. Прикурил от горящего сучка. Несколько раз затянулся глубоко, но без наслаждения.

– Я всё понимаю, Леська. Ты меня тоже пойми, – начал он извинительным тоном. – Ты думашь, я без сердца совсем. Без пользы и без надобности я зверя не извожу. Вот в позапрошлом годе неподалёку отседова двух кабарожьих анжигашков обнаружил. Без матки. Голодные. Слабые. Испуганные. На кордон их принёс. Выходил. А как крепость телом набрали – в тайгу выпустил. Так они через месяц опять ко мне пришли. Доверчивые, как яманята! Накормил я их, и они опять в тайгу подались. И так несколько раз. Выросли уж. Сами себе хозяева, а в гости наведывались. Добро помнили. Я ждал их и скучал, как по родным!

Атас, дотоле сидевший в сторонке, подошёл к Афанасию, лёг и положил голову ему на колени.

– Но потом они пропали, – продолжил Афанасий, поглаживая Атаса между ушей. – Или дикая вольность своё взяла, или какому зверюге в лапы угодили. Можа и на охотницкую пулю нарвались. Врагов у кабарги много: кусочек этот лакомый. Одна струя чего стоит? В медицину идёт! – Афанасий раздумчиво попыхал самокруткой. – В тайге, Леська, жизня шибко суровая… А это у тебя пройдёт. Ко всему привыкаешь. Такая уж скотина несносная – человек. Не держи сердца!

– Я и не держу, – отозвался Алесь (он почему-то тоже почувствовал неловкость перед Афанасием), – с чего вы взяли?

– Ну и лады! Тогда двигаем домой: тута нам больше делать неча!

На лесном кордоне Алесь прожил почти до конца декабря. За это время его дважды навестила тётя Катерина. Она возила в город дрова и по пути заезжала на кордон. Во второй раз предупредила, чтобы он готовился к отъезду. Следующим днём у неё намечался ещё один рейс. Прибудет примерно к полудню и заберёт Алеся.

Эта весть сразу же опечалила Афанасия: «Думал, Новый год с тобой стретим! Осталось дней-то всего ничего, ан нет!»