Порог греха

В плаксивое время природы он часто топил баню, которую оборудовал недалеко от входа в пещеру с прицелом на зиму, и парился долго – до пяти часов кряду. Он до детского восторга любил эту стихию воды и огня. Особенно то мгновение, когда зардеет каменка, сухой жар охватит тело и упадёт на раскалённые камни ковш старого хлебного кваса. Ахнет удивлённая таким оборотом дела печь, и выдаст облако горьковатого пара, и он ударит хмелем в лицо. За веник браться ещё рано. На полке разостлано сено из разнотравья, подвяленного под палаточным навесом. Присев на полу, Алесь ещё и ещё кидает в алый цвет каменки новые порции кваса, пока густеющее, всепроникающее облако пара не увлажнит подстилку и не запахнет в бане летом перед июльской грозой. Тогда он ложится на полку на спину и широким, словно опахало, берёзовым веником нагоняет на себя ароматный воздух, ощущая неземное, ни с чем не сравнимое блаженство. Притупился порыв первого отдохновения – второе рождает веник, нежно обхаживающий тело от ног и до самого лица. С усилением, до лёгкого онемения членов. Это сигнал! Алесь выливает на себя ведро студёной воды и снова окунается в хмельной жар лета. Это третья стадия блаженства. И она повторяется трижды. И затем – отдых в предбаннике на матрасе и подушке, набитых сеном из разнотравья, и горячий чай с настойкой трав, и лёгкая, скользящая по поверхности мысли дрёма, – четвёртая, самая блаженная стадия, когда кажется, что сам Создатель поглаживает тебя невесомой дланью и нашёптывает слова, слышимые только сердцем.

Лиственные деревья уже полностью уронили свой убор. Тайга отчуждённо замерла в ожидании увейных снегов и крутых морозов. Первый долговременный снег явился к вечеру. Вначале он робко порхал отдельными снежинками с плотно прикрывавших небо облаков. Густел час от часу. И тихим потоком обрушился на землю. Поначалу тайга и горы проглядывались сквозь этот пух неба словно в сумерках, а затем пропали в сплошном белом мраке. Воздух был в движении, но вокруг не слышалось ни звука.

Алесь никогда ранее не ощущал такой пьянящей свежести и такой поразительной тишины. Но вместе с непогодой в тёплое уютное жилище нагрянула нежданная гостья – тоска одиночества. Снова захотелось в город, к людской суете. Часами он играл на аккордеоне. Это отвлекало. Пытался вырезать из осиновых чурочек фигурки зверей. И это отвлекало. Рисовал окрестный пейзаж. И это отвлекало.

В это ноябрьское утро Алесь проснулся с чувством тревоги. Ему приснилась река с густой и бордовой, как кровь, водой. Над нею вздымался золотисто-розовый туман. По берегу шли мама и Павлинка. У них были строгие, как на иконах святых, лица. Алесь звал их, но они не обращали внимания. Свернули в реку, и только когда забрели в неё по самую грудь, оглянулись и скрылись в красной пене. С двух сторон за ними потянулись вереницы людей в белых одеждах. Сон повторился дважды. Алесь воспринял это как знак: и чужая, и своя боль требовали отмщения.

Вечером Алесь опробовал двигатель вертолёта – он работал отменно! Вылетев во второй половине ночи с необходимым снаряжением, он к рассвету приземлился возле железнодорожной станции, располагавшейся в двадцати километрах от Лесогорска. На скалистом берегу затянутой льдом реки спрятал в припорошенных снегом камнях автомат, боеприпасы, взрывчатку и гранаты; макарыч взял с собой. На электричке приехал в город. В лесном микрорайоне, пораспрашивав местных жителей, снял комнатку в домике на окраине.

Домик был весь в зарослях двухметровых молодых сосёнок – в него можно было незаметно пройти с любой стороны. Жила в нём старая и больная учительница-пенсионерка.

Алесь представился столичным журналистом, инкогнито прибывшим из Москвы для сбора материалов о провинциальной жизни: шумная столица осточертела, и он хотел бы провести время в деревенской тишине и покое, чего ему не светит в городской гостинице. Хозяйка жила в такой уничижительной бедности, что прослезилась, когда Алесь предложил ей деньги, суммарно превышающие годовое пенсионное пособие. На радостях даже не поинтересовалась его документами.

Вечером он устроил сытный ужин. Пропустив пару рюмочек доброго вина, Варвара Сергеевна, как звали хозяйку, разговорилась. Алесь в подробностях узнал не только историю бренного существования одинокой старой девы, но и кое-какие сведения о жизни города.

На другой день Алесь купил сезонную путёвку в местный профилакторий и отправил туда Варвару Сергеевну. Она плакала от радости, называла Алеся сынком, подарком судьбы, добрым ангелом.

Домик со стареньким телевизором, дающим чёрно-белое изображение, часами-ходиками, электроплиткой с открытой спиралью, рукомойником с выносным ведром, кроватью с железными спинками, диванчиком с провалившимся до пола сиденьем, расшатанными табуретками, скрипучим столом, комодом со слониками, задымлённой вокруг дверцы печкой и геранями на двух окнах напоминал ему жилище Фаины Иосифовны.