Порог. Повесть о Софье Перовской

Последнее слово крестьянина Степана Ширяева, 23 лет: —…Я уже имел случай сообщить все, что считал нужным, в разъяснение моих поступков как члена партии «Народная воля». В разъяснение, но не в оправдание. Я не касался и не буду касаться вопроса о своей виновности, потому что у нас с вами нет общего мнения для решения этого вопроса. Вы стоите на точке зрения существующих законов, мы — на точке зрения исторической необходимости. Мы принадлежим к двум разным мирам, соглашение между которыми невозможно… Красный террор Исполнительного комитета был лишь ответом на белый террор правительства. Не будь последнего — не было бы и первого. Я глубоко убежден, что товарищи мои, оставшиеся на свободе, более чем кто-либо будут рады прекращению кровопролития, той ожесточенной борьбы, на которую уходят лучшие силы партии и которая лишь замедляет приближение момента торжества правды, мира и свободы — нашей единственной заветной цели. Как член партии я действовал в ее интересах и лишь от нее да от суда потомства жду себе оправдания. В лице многих своих членов наша партия сумела доказать свою преданность идее, решимость и готовность принимать на себя ответственность за все свои поступки. Я надеюсь доказать это еще раз своею смертью…

Последнее слово дочери майора Софьи Ивановой, 23 лет: —…Единственное мое желание заключается в том, чтобы меня постигла та же участь, какая ожидает моих товарищей, хотя бы даже это была смертная казнь…

Последнее слово дворянки Евгении Фигнер, 21 года: _—:…Я прошу беспристрастного отношения к тем обстоятельствам, которые выяснились здесь. Если суд найдет их настолько вескими, что признает меня, виновною, то я готова разделить участь моих товарищей…

Хроника: «Вчера, 4 ноября, в 8 ч. 10 м. утра, приговор военно-окружного суда — подвергнуть социалистов-революционеров Александра Квятковского и Андрея Преснякова смертной казни через повешение — был приведен в исполнение на бастионе левого полуконтргарда Иоанновского равелина Петропавловской крепости».

* * *

Ни слез, ни крика внезапной боли, ни обморочного помутнения в голове. То, что было с ней, было больше, чем жалость, больше, чем сострадание, — то огромное и сжигающее, неистовое, что вошло в нее, было не выплакать, не выкричать, ни в каком беспамятстве не избыть.

Ненужной, бессмысленной этой казнью царь бросил вызов, вызов на бой — и Партия не может не поднять эту перчатку. Мщение, — пока стучит в груди сердце, пока течет в жилах кровь, пока огненная купель не поглотит и ее, до той поры лишь одно это слово будет у нее на устах — мщение.

10

И вот новое несчастье, все в том же ноябре. Схвачен Михайлов…

История дикая, безумная! Не укладывалось в Голове, как могло получиться, что Саша, с его-то опытностью и осторожностью (притом еще и получив явный знак о грозившей опасности), сам полез в капкан… Накануне того дня он отнес в фотоателье на Невский карточки Преснякова и Квятковского — увеличить, сделать из них большие портреты. В этом стремлении сохранить для потомков образ погибших в бою товарищей не было ничего необычного; так делалось всегда. Михайлов уже сговорился с фотографом о сроке исполнения заказа (тот сказал, что портреты будут готовы завтра), как вдруг какая-то женщина, стоявшая за спиной фотографа, то ли жена его, то ли помощница, взглянув на карточки, неожиданно провела рукой по шее, изобразив петлю как бы. Что бы сие могло значить?

Вечером, на заседании Распорядительной комиссии, Михайлов счел необходимым рассказать об этом. Как расценить поведение незнакомой женщины? Сам Михайлов был склонен думать, что женщина просто-напросто узнала повешенных, тем и вызван ее жест. Возможно, что и так. Но отчего не предположить и иное — что женщина его самого предупреждает об опасности? С Михайлова взяли слово, что за портретами он не пойдет, бог с ними, своими силами изготовим их. Михайлов не спорил. И все-таки на следующий день — было это 28 ноября — отправился в ту фотографию; и был там арестован.

Что же с ним произошло в ту минуту? Загадка, неразрешимая загадка…

Подвела память? Многие так и подумали: забыл, мол, наш «Дворник» о предупреждении той женщины, машинально зашел, не отдавая себе в том отчета… Нет. Соня почти не сомневалась — все было по-другому. Саша из тех людей, которые никогда и ничего не забывают, ничего и никогда.

Самое вероятное — он понадеялся на свою ловкость и находчивость, — которые и правда не раз выручали его из безвыходных, казалось, Положений. Был же случай (еще в семьдесят восьмом году), когда он попал в засаду и был уже схвачен, но средь беда дня, едва вывели его на улицу, вырвался и бежал от жандармов; те — в погоню, а он с криком: «Держи, лови!» увлек за собою массу прохожих и, улучив удобный момент, шмыгнул в переулок, а потом в первый попавшийся проходной двор — и был таков. Как тут не уверовать и свою неуязвимость!