Порог. Повесть о Софье Перовской

Кибальчич стал набрасывать на листке бумаги, что нужно для изготовления бомб и чего не хватает. Оказалось — много чего не хватает. Прежде всего нужно купить бидоны из-под керосина, штуки две хотя бы; эта жесть пойдет на оболочку снарядов; купить бидоны вызвалась Фигнер, дело несложное. Куда серьезнее была нехватка динамита, его ни на какие деньги не купишь в магазине. Можно, конечно, размышлял вслух Кибальчич, изготовить его — не впервой! Но на это прорва времени уйдет. Однако другого выхода ист, придется…

Говоря все это, Кибальчич старательно избегал Сониного взгляда. Неспроста, разумеется. Кто-кто, а уж он-то прекрасно знал, что динамит есть. Притом — изрядный запас динамита, заготовленного впрок. Часть его ушла на снаряжение мины для Малой Садовой, но и того, что осталось, на глаза хватит, чтобы начинить им нужное количество бомб, и если Кибальчич, зная об этом динамите, тем не менее умолчал о нем, как бы исключил его из расчета, тут причина только одна может быть: а именно та, что весь оставшийся динамит находится сейчас в квартире на Первой роте… хуже, чем за семью замками, значит.

Соня отошла к окну, стала рассматривать морозные узоры на стекле. Нужно взвесить все… Она ушла рано утром из своей квартиры, с тем чтобы больше туда не возвращаться. Что руководило ею? Безотчетный импульс? Нет: ясное понимание того, что с арестом Желябова их квартира рано или поздно будет раскрыта. Желябов, конечно, будет молчать, он лучше руку даст отсечь себе, нежели назовет имя Слатвинский, под которым прописан на Первой роте; и все же никакое запирательство не поможет: жандармы соберут у себя всех дворников города, не раз уж бывало так, выставят арестованного напоказ им — можно не сомневаться, кто-нибудь да признает своего жильца! Поэтому она утром и решила больше не возвращаться, только поэтому…

Что ж, в таком ее решении резон был немалый, и те, утренние ее сомнения тоже отнюдь не беспочвенны. Только крайняя необходимость (да, да, очень важно отдавать себе отчет в этом!) вынуждает ее выискивать сейчас лазейку, брешь в давешних своих рассуждениях. Опасность велика, да. Явишься домой — тебя, вполне возможно, уже ждут… Не так даже сам по себе арест страшил, как то, что выход ее из дела может пагубно отозваться на завтрашнем дне, в котором, что ни говори, ей суждено сыграть совсем не последнюю роль… Ах, полно, остановила она себя. Не Надо преувеличивать. Взрыв на Малой Садовой произойдет уже независимо от того, что будет со мною. Моя роль — руководить метальщиками, но для этого прежде всего нужны снаряды: иначе и метальщики ни к чему, не^ так ли? А коли так, значит, риск обоснован… нет, нет, я не собираюсь ничего умалять: огромный риск, смертельный — все так… но он необходим, этот риск, делу необходим! Да к тому же и сомнительно, чтобы жандармы успели так быстро развернуться с дворниками… может, и обойдется.

Она подошла к столу, сказала:

— Господа, кто поедет со мною на Первую роту?

Кибальчич резко повернул к ней голову:

— Это еще зачем?

— Самой мне не унести весь динамит, — сказала она, намеренно переводя разговор на другое. — Там его довольно много.

— Но ведь это…

— Я знаю, Николай, — кротко сказала она. — Я все обдумала. Сегодня еще можно.

— Сегодня или завтра — не вижу особой разницы!

— Просто огромная разница, как ты не понимаешь! Завтра никак нельзя будет. Ты ведь знаешь: если кто-нибудь не ночует дома, дворники сразу же доносят об этом в полицию. А я сегодня вовсе не собираюсь там ночевать…

— Поедем, Соня, — сказал Суханов.

— В мундире, в шинели? удивилась Фигнер.

— Именно! — сказал Суханов и усмехнулся — Вероятно, это единственный в России наряд, к которому дворники еще относятся с почтением.

Кибальчич, слава богу, не противился больше.

Все в квартире было, как она оставила..

Динамит находился в круглых больших банках из-под карамели. С банками этими не выйдешь на улицу — странновато выглядеть будет. Соня сняла со шкафа пустой чемодан. Молча и быстро, но и с предельной осторожностью (ибо черный динамит не что иное, как смесь пороха с взрывоопасным нитроглицерином) переложили затем очень густую текучую массу из банок в этот чемодан, предварительно устлав дно и стенки его клеенкой. Чемодан получился тяжелый. Суханов прикрикнул: ты что, с ума сошла, надорваться хочешь?

— У меня где-то еще чемоданчик есть, — сказала она. — Нужно туда часть переложить.

— Ерунда, — сказал Суханов. — Мне не тяжело. А в тот чемодан лучше вещи какие-нибудь положи. Пригодятся.

Соня махнула рукой: а, ничего не нужно! Но тут же подумала со злостью: почему ж это, скажите на милость, не нужно? Что я, в самом-то деле, последний день, что ли, живу на свете?!

— Хорошо, — сказала она Суханову. — Ты иди, а я пока соберу что надо. Если спросят, откуда… ну, дворник или еще там кто… скажи, что…

Суханов прервал ее с улыбкой:

— Я придумаю, что сказать, не беспокойся. — И переложил револьвер из брюк в карман шинели. — На всякий случай учти, что меня здесь не было.

— По-моему, наоборот, — возразила она. — По-моему, будет лучше, если…