Порог. Повесть о Софье Перовской

Она почувствовала слабость; сердце замерло, сжалось; она опустилась на табурет. Из огня да в полымя, вяло подумала она, не сразу уловив, что расхожее речение это в ее положении обретает первозданный, изначальный свой смысл. Да, подумав об этом, сказала она себе, неизвестно, что лучше, что легче; видит бог, сейчас она предпочла бы вновь увидеть себя, обреченную, жалкую, средь бушующего огня… Хотя и не сразу, она все же вызвала в воображении сцену пожара и внимательно, не пропуская ни одной подробности, прибавив даже новую, ранее пропущенную — анафемский кровавый отблеск в широко раскрытых глазах бьющих земной поклон соседей, — вглядывалась в нее, но, странное дело, не ощутила ожидаемого удара по больному месту, почти безучастной осталась…

Стараясь вырваться из капкана, в который угодила по своей же воле, она сделала еще одну попытку отвлечь себя: стала думать о Гольденберге — все ли там, в Одессе, у него ладно, да не задержит ли его что в пути, да вернется ли он сюда вовремя, хотя б за сутки до царского поезда… Должен поспеть, обязан; он ведь знает, как нужны здесь эти полтора пуда динамита…

Нет, все будет хорошо, уговаривала она себя. И Гольденберг не опоздает. И мина — либо в Александровске, либо здесь — сделает свое. И всем нам, всем до единого, удастся уйти от полиции. И тогда она увидит, снова увидит Желябова.

13

Император вместе со свитою выехал из Симферополя.

Сначала это был только слух, неведомо откуда взявшийся. Верить, не верить? Очень похоже было, однако, на правду: по всей Москве только об этом и говорили.

— Мало ль о чем болтают! — с непонятной горячностью сказал вдруг Михайлов. — Пока своими глазами не прочту телеграмму от Преснякова, не желаю верить ни в какие слухи. И вам не советую.

Странно, подумала Соня. Вполне возможно, что Михайлов прав, но почему такая нетерпимость? И зачем же так нервозно?

Ничего удивительного, что и Гришу Исаева покоробил этот его тон.

— А если с Пресняковым что-нибудь стряслось? — не без вызова спросил он.

— Это было бы очень худо, — спокойно ответил Михайлов, прекрасно, конечно, понимая, что Исаев совсем не это имел в виду.

— Не делай, пожалуйста, из меня дурака, — вспылил Исаев. — Я о том — как быть тогда? Эдак мы можем прождать телеграмму до второго пришествия!

Соня была согласна с Исаевым: столько сил вложено в подкоп — и что же, ставить теперь все дело в зависимость от того, придет или не придет телеграмма?

—: Гриша прав, — сказала она.

— Я в этом не уверен, — чуть заикаясь, возразил Михайлов (заикался он только в минуты волнения). — И вообще, — растягивая слова, почти уже без запинок продолжал он, — вообще я не понимаю, почему обязательно нужно пороть горячку. От Симферополя до Москвы не сто верст. К чему же спешка, а?

Теперь выходило так, что прав Михайлов. Дело было не только в том, что он сказал; его объяснение, почему, дескать, не след торопиться, было как раз довольно шатким, уязвимым; к примеру, можно было возразить ему, что верен слух, нет ли, но куда все же лучше приготовить все к взрыву и ждать, нежели сидеть сложа руки в ожидании телеграммы из Симферополя. Но всем, должно быть, было ясно, что телеграмма тут ни при чем и ссылка на нее Михайлова лишь прикрывает истинную причину того, почему закладку мины под рельсы и впрямь надо оттягивать до последнего. Причина эта, о которой Михайлов не стал говорить вслух, по которую конечно же подразумевал, состояла в том, что Гольденберг с дополнительными полутора пудами динамита так пока и не приехал, хотя, по всем расчетам, еще вчера должен был появиться. Возможно, с ним что-то случилось. Но нет, какая-то надежда все-таки оставалась, и пока была эта надежда, следовало ждать. Хотя бы сутки; больше нельзя, только сутки, ведь еще предстоит подвести мину под насыпь — операция сложная и, главное, медленная.

К вечеру все того же дня, 17 ноября, Михайлов отправился на Мясницкую, в почтамт, справиться, нет ли депеши, адресованной предъявителю трехрублевого казначейского билета за номером таким-то. Оказалось, что телеграмма пришла еще утром.

Да, он выехал, — сказал Михайлов вернувшись.

Не просто слух, значит… Радости это, однако, не прибавило.

Стали высчитывать, когда, примерно хотя бы, поезд пройдет через Александровск. И так прикидывали и этак- решили, что завтра утром, от девяти до двенадцати. Удивительно, но о Москве, о том, когда поезд придет сюда, даже и речь ведь не заходила! Неспроста, конечно: в глубине души все они надеялись на то, что дальше Александровска поезд не пойдет… Вот бы! Тогда и динамит не понадобится…

Известное дело: ждать да догонять — хуже некуда. Минная галерея, такое везение, еще вчера была доведена до середины насыпи… впрочем, под конец уже не галерея: последние несколько саженей — узкое, в три вершка, отверстие, проделанное буравом, куда с трудом загнали медные трубы…