Порог. Повесть о Софье Перовской

Действительность превзошла, однако, самые худшие опасения. Мина то и дело застревала, и, казалось временами, — никакие силы не сдвинут ее с места; положение усугублялось тем, что по ней нельзя было стучать — так можно легко вызвать взрыв, толкать и то можно было лишь плавно, мягко, без рывков. Когда у одного иссякали силы, на смену ему приходил другой, тому на смену — третий и так далее; подкоп был, к несчастью, так узок, что даже двоим не стать рядом. Потом, правда, приловчились несколько, и когда случался вовсе уж непреодолимый затор, второй упирался в плечи первого, и так, удвоенными силами, прорывались через очередную преграду (тут главная забота была, чтоб не вышел слишком резкий толчок).

Эти и другие подробности Соня вызнала у Ширяева, когда тот — спустя час, примерно, — вылез из подкопа. Он вылез, стряхнул с себя грязь, улыбнулся смущенно:

— Прогнали вот. Спать прогнали!.. Было за полночь уже.

— А они что? — спросила Соня.

— Они — на всю ночь.

— Завтра, что ли, не успеют? — с сердитым удивлением сказала Соня. — Вон сколько до поезда — чуть не сутки.

— Вполне может и суток не хватить.

Тут Ширяев и рассказал, с какими препятствиями пришлось столкнуться. Рассказывал, а у самого веки слипались. Всю прошлую ночь он работал. Соня прервала его:

— Ладно, Степа, иди-ка поспи.

— Аи правда, Сонюшка, пойду, — сказал он. Ширяев был уже в дверях, когда Соня спросила у него:

— А зачем они все там? Все четверо? Какая нужда в этом? Поди, и дышать-то там нечем.

Ширяев, наморщив лоб, посмотрел на нее, потом энергично закивал:

— Да, да — зачем все? Я пойду, я скажу им!

— Не надо, я сама, — сказала Соня и шагнула к люку, наклонилась, позвала громко: — Эй, кто здесь? Лева, ты? поднимись на минутку! — А Ширяеву махнула рукой — иди, ил, иди, чего стоишь, время зря теряешь!

Ширяев и ушел тут же.

В люке показалась голова Исаева.

Что стряслось? Выслушав Соню, сказал только:

Да, конечно. — И опять исчез в люке.

Вскоре в горницу поднялись Михайлов и Баранников; внизу остались, значит, Исаев с Гартманом… — Ширяев спит? — спросил Михайлов.

— Да, наверное.

Но Михайлов решил все-таки сам удостовериться в этом. Когда вернулся, сообщил с улыбкой:

— Спит, как младенец. Хорошо бы и нам вздремнуть, ты как?

Хорошо бы.

— Соня! Минут через двадцать растолкай нас, пожалуйста…

Так и работали всю ночь, меняясь парами. Только утром, едва-едва стало сереть за окном, вылезли из подкопа все вместе. Но нет, нерадостны были их лица… Соня вопросительно смотрела на них. Глаз они не отводили, не опускали, но и не говорили ничего. Да что они — онемели, что ли? Что-то ведь не так, — почему же они молчат, как смеют они молчать?

Немного погодя они все-таки заговорили, но так, словно Сони вовсе и не было тут, — друг с другом.

— Нужно рассчитать, — непонятно сказал Михайлов.

— А ты сумеешь? — спросил Гартман.

— Попробую. Кажется, я знаю формулу.

Что за чертовщина! «Рассчитать», «формула» — да о чем, в конце концов, речь?!

Михайлов с искренним недоумением обернулся к ней, сказал виновато:

— Ах да, ты ведь не знаешь… Прости.

Он объяснил, что мина не дошла до конца скважины. Почему? Черт его знает. Может быть, труба сместилась. Может, забило эту трубу песком. Словом, застряла мина: ни вперед, ни назад… И ведь что досадно — аршина три всего и не дошла до второй пары рельсов (путь на Москву), застряла под первой!.. Нет, вероятно, это не так уж страшно; по всей видимости, взрыв разворотит все полотно, — нужно только определить по формуле разрушительную силу снаряда…

А что нам другое остается, неведомо на кого или на что злясь, подумала Соня с раздражением, что нам еще остается, как не уповать на благоприятный исход!

Но вслух сказала другое:

— Да, нужно хорошенько высчитать.

Ширяев, проснувшись, проверил расчеты Михайлова. Теоретически все сходилось: заряд, находясь под полотном на глубине примерно двух с половиной аршин и действуя во все стороны с одинаковой силой, должен разрушить и вторую пару. Но на деле, как на деле обернется? — все не давала покоя Соне эта мысль.

Теперь надо было решить, кто замкнет цепь. Саша Баранников настаивал на том, что — он; ссылался на прежнюю договоренность. И точно, был когда-то разговор, что, скорей всего, последний этот акт должны произвести либо Гольденберг, либо Баранников; резон здесь тот, что оба они уже замешаны в тяжких делах (за Гольденбергом был Кропоткин, за Баранниковым, помогавшим Кравчинскому, — Мезенцев), так и так в случае ареста отвечать им, пусть тогда за все уж разом: семь бед — один ответ, мол… Баранников и требовал: за отсутствием Гольденберга он, и только он, должен произвести взрыв. Но у него неожиданно соперник сыскался— Ширяев. При этом на стороне Степана то преимущество было, что он, не в пример Баранникову, мог не просто соединить провода, а при крайней надобности, если, не дай бог, осечка случится, тотчас и устранить неполадки…