В комнатах, куда городовой провел ее, все было перевернуто вверх дном («Последний день Помпеи, да и только!») но ни Квятковского, ни Жени Фигнер уже не было здесь — Ну, думаю, попалась птичка в клетку! Что делать? Сижу, жду, что дальше будет. Вижу, полицейский чин спросить меня о чем-то собирается. Решила опередить его: пустили как водится, слезу, канючу, чтоб домой отпустили, а то муж у меня сердитый, узнает, что я здесь, еще и побьет, пожалуй Но это только на Колю слезы мои действуют, а полицейского такими штучками не проймешь! Смотрит на меня пустыми глазами, а сам глух и нем. Потом приказывает городовому: «В участок! Пусть там разбираются!»
Встретив на лестнице Оловенникову, обрадовалась: значит будет кому предупредить Морозова. В участке решили все же удостовериться, тот ли она человек, за которого выдает себя. Повезли ее «домой»-по адресу, который она назвала. Адрес, естественно, был выдуманный, лишь бы подальше. Попали на квартиру какого-то генерала. Оля — опять в слезы: дескать, обманула их из-за страха перед мужем! Знаете, какой он у меня?.. Вернули ее в участок, предупредили: еще раз обманет — тогда уж прямо в тюрьму, пусть на себя пеняет. Решилась дать верный адрес; как-никак несколько часов прошло после ее встречи на лестнице с Оловенниковой, за это время Морозов, конечно, успел уничтожить все подозрительное, и самого уже след, должно быть, простыл — так она думала подъезжая в сопровождении двух городовых к своему дому на Знаменской. Со спокойной душой звонит в дверь, уверенная, что откроет кухарка. И вдруг, можете представить себе, в дверях — Морозов!
Как? Почему?.. В глазах потемнело, всякие мысли в голове, одна другой подлее: неужто Маша не известила? Или просто замешкался, не успел?..
Но делать нечего, надо как-то выкручиваться. Бросилась Морозову на шею, со слезами стала умолять его не сердиться на нее за столь позднее возвращение, да еще в таком обществе… но она не виновата, нисколько не виновата — она надеялась упросить полицию отпустить ее, потому и задержалась так долго!.. Морозов тоже не подкачал, вполне прилично справился с ролью взволнованного супруга: «Что с тобой случилось? Где ты была? Да объясни ты толком!» Ничего путного не добившись от нее, повернулся к городовым с официально-суровым видом: «Господа, потрудитесь объяснить, что произошло и по какому праву вы сопровождаете мою жену?»
Околоточный, несколько смешавшись, объяснил, что супруга господина Хитрово задержана нынче утром на квартире опасных государственных преступников, посему — вы извините, конечно, но нам придется сделать у вас обыск… Для убедительности Морозов, понятно, поупрямился немного: «Это невероятно! Просто черт знает что такое! Анна, что получилось?» Заливаясь слезами, Оля твердила одно и то же: «Я ошиблась… дверью к портнихе ошиблась… Я ни в чем, ты можешь мне поверить, ни в чем не винова-а-та!…»
Пока шел обыск, Морозов, улучив момент, шепнул ей на ухо: "Не беспокойся, я нарочно остался…"
Обыск был тщательный, но, конечно, ничего не нашли. Тем не менее полицейские сказали Морозову: «Прислуга ваша свободно и может уходить куда угодно, но вас, господин и супругу вашу мы должны подвергнуть домашнему аресту… пока не выяснится, как она попала в квартир преступников, и не будут проверены ваши паспорта…» Морозов счел за благо не пререкаться. Что ж, сказал он, я ничего не имею против. Тем паче, что выходить мне пока нет надобности…
— Это он понадеялся, — подпустила шпильку Любатович, — что ему доверят охранять меня! Но хожалые тоже не лаптем щи хлебают. Оставили в коридоре своего городового
Теперь спасти могло только чудо. Тщательная проверка паспортов выявит их поддельность, тогда уж не отвертишься Ну а поскольку чудес, как известно, не бывает, решили действовать своими силами. Позвали к себе квартирную хозяйку и попросили ее напоить городового чаем: поди, проголодался человек все-таки, чего ж ему-то зря мучиться… Хозяйки не ожидая подвоха с их стороны, так и сделала, а они, когда городовой пошел чаевничать на кухню, быстрехонько накинули на себя пальто и, предварительно сняв башмаки, неслышно прошли по коридору, тихо отперли дверь — и дёру! Исколесили весь Питер, пока решились пойти к Оловенниковой Закончив свой рассказ, Оля победно оглядела всех. Особенно долго задержался ее взгляд на Михайлове.
— Сашенька, дорогой, ради бога, не хмурься! Я все наперед знаю, что ты хочешь сказать, так что не надо!
— И что же, интересно, я хочу сказать? — усмехнувшись в усы, спросил Михайлов.
— Что русская революция несчастна — это раз, что я не имею ни малейшего понятия о конспирации — два. Что Морозов, решивший меня дождаться дома, проявил не самотверженность и благородство, как ему, вероятно, кажет а самую настоящую глупость… Угадала? Но ты все-таки не ругай…