Пороги

— Конечно, ферма — со старой не сравнить. Тепло, светло, механизация. Только коровы у меня все пугаются. Даже надои упали.

— Никак привыкнуть не могут? — улыбнулся редактор.

— Так и я к этим поилкам не привыкну никак, — вмешалась вторая доярка. — Как она нажмет на это… в поилке, соседки ее в стороны шарахаются. Всех водой обдаст. И корм все время сырой.

— Давление воды никак не отрегулируют, — объяснил Смолин. — Это мелочи, наладится. Вы нас правильно поймите. Мы не жалуемся. Мы работаем. Нелегко работаем, продукцию нашу сельскохозяйственную выдаем. А значит, требуем, просто обязаны требовать возможности работать хорошо. Так что разговор этот у нас деловой, нужный, хорошо, что многие нас сейчас слышат. А о том, как мы поработали в уборочную, вот они расскажут…

— У механизированного звена Степана Ивановича Погодаева самые высокие в районе показатели по вспашке зяби, — подхватил редактор. — Мы попросили его рассказать о своей работе, о работе своих товарищей.

Степан подтянул к себе отложенный было текст и, не отрываясь от бумажки, монотонно забубнил:

— Несмотря на трудные погодные условия нынешней осени, наше механизированное звено значительно перевыполнило план вспашки зяби…

Многочисленные экраны мониторов в аппаратной крупным планом показывали его напряженное, искаженное сильным боковым светом лицо. Мало он был похож сейчас на обычно спокойного, усмешливого Степана Ивановича, каким хорошо знали его односельчане.

У сына

Дверь квартиры была полуоткрыта на лестничную площадку, в квартире гремела музыка, а на ступеньках лестницы сидела и плакала девушка.

Устало поднимавшийся по лестнице Смолин остановился рядом в растерянности — не то спросить, не то сказать что-нибудь в утешение.

Девушка подняла голову:

— Чего стали? Дайте платок. — Смолин дал ей платок. Девушка вытерла глаза и поднялась. — Устала я от всего от этого, — сказала она и отдала платок Смолину. — Надо уходить, правда?

— Краску размазала, — сказал Павел Егорович и вытер ей щеку платком.

— Спасибо, — буркнула девушка.

Смолин подошел к полуоткрытой двери.

— Вы сюда? — удивилась девушка и тоже подошла к двери.

— Опоздал? — спросил Смолин.

— Я не знаю. Они там каждый по себе. Одинокие люди. Вечер одиноких людей. Грустно?

— Если одиноких, то грустно.

— Вы заходите. Я только пальто заберу.

— Подожди, — придержал ее за руку Смолин и нажал кнопку звонка. Звонок был почти не слышен за грохотом музыки, но сын все-таки появился на пороге.

— Ты? — сказал он. — Проходи…

— Ты потерял гостя? — спросил Смолин.

— Вечные фокусы, — раздраженно бросил сын. — Требуется постоянное внимание. Если ты ее выслушаешь, она успокоится.

— У тебя поесть что-нибудь найдется? — спросил Смолин. — Пообедать не успел…

— Посмотри на кухне, — сказал сын. — Я сейчас.

— Хотите есть? — повернулся Смолин к девушке.

— Хочу… — неожиданно согласилась она.

На кухне было темно, и Смолин зажег свет. У окна стояла парочка.

— Не теряете времени. Амуры под Шнитке. Ужас как оригинально, — сказала девушка и спросила у Смолина: — Чай подогреть?

— Валяйте, — усмехнулся тот.

Парочка ретировалась в полутемный коридор, девушка с грохотом поставила на конфорку чайник.

— Курите, курите, — разрешила она разминавшему сигарету Смолину. Тот наконец сел и внимательно оглядел собеседницу. Она хотела что-то сказать, но на кухне появился сын.

— Поедешь? — спросил он у отца.

— Переночую… У тебя…

— Ночуй, — согласился тот.

— Не смотрел? — поинтересовался Смолин.

— С ними посмотришь. Совсем из головы вон. Ну и как?

— Надо бы хуже, да некуда. Сам не помню, что наговорил.

— Отец, — объяснил сын девушке. — Передача про него по телеку была…

— А вы совсем не похожи, — решила девушка, внимательно оглядев того и другого. — Глаза разные…

— Ты уходить собралась, — сказал сын. — Не задерживаем.

— Задерживаем, — не пустил девушку Павел Егорович. — Мы с ней чай будем пить.

Сын сел рядом, тихо спросил:

— У Нины не был?

— Собирался.

— Если пойдешь, я тебе передам кое-что. Отпускные сегодня получил…

— Давай, давай, давай. Я там тоже кое-что привез, в машине оставил. А ты пока гостей разгоняй. Чаю попью, схожу, да спать. Устал, укатали сивку…

Девушка налила ему чай в большую кружку.

У внучки

Снова Смолин с большой сумкой в руках стоял на лестничной площадке. Тихо постучал. Дверь открыла молодая женщина — бывшая жена сына.

— Проходите, — тихо сказала она Смолину.

— Ты извини, Нина, что поздно. Днем совещание, вечером передача, а завтра чуть свет…

— Я смотрела, — сказала Нина, зябко кутаясь в кофту. — Хорошо вы выступали.

— Это тебе… Вернее — Оленьке. Как она?

— Спит. Переболела недавно. Сейчас ничего.

— Ты хоть одним глазком покажи. Соскучился я без вас. Одна внучка и ту два раза в год вижу.

Нина замялась, поставила сумку, сказала:

— Только тихо. А то проснется, раскапризничается…