Пороги

— Зачем на курьих? Паровое отопление, ванна, горячая вода… Будет. Веранда с видом на тайгу…

— Светлое будущее. Только на него, дядя, пахать надо. Без особой материальной заинтересованности.

— Отсталый ты человек, Василий. Думаешь, на подсочке больше загребешь? Там ведь сезон. А у меня механизаторы не меньше получают. Смотри, сам еще проситься будешь.

— Вопросик можно?

— Валяй.

— Ты вот все — «у меня, у меня». Интересно, кем же ты будешь в своем совхозе?

— Директор.

— Понятно. А я на этот пузырь, между прочим, вкалывал. Думал, вдвоем раздавим, не зажмет.

— Не страдай. Пойдешь в совхоз — возмещу.

Смолин с улыбкой повернулся к Василию, но вдруг лицо его дрогнуло, закаменело. Стараясь не шевелиться, он осторожно затормозил машину, склонился к рулю.

— Сердце? — встревоженно спросил сын.

— Прихватило. Достань… в левом кармане…

Сын неловко полез ему в карман, достал валидол.

Машина стояла у обочины петляющей по тайге дороги. Смолин сидел на сухой траве у кювета, сын и Василий курили в сторонке.

— Часто он это самое… так? — тихо спросил Василий. — На вид не скажешь. Тянет работу?

— Тянет.

— Он что, взаправду директор?

— Пока директор.

— Это верно, все мы пока… Может, посоветуете — стоит к нему?

— Попутчик! — позвал Смолин. — Мы с тобой не познакомились еще как следует. Я буду Павел Егорович, это — Виктор Павлович…

— Василий Никишин. Отчество неизвестно чье.

— Ехать надо, товарищ Никишин. Теперь, хочешь не хочешь, придется тебе в совхоз заворачивать. Садись за руль.

Он тяжело поднялся, пошел к машине. Василий помялся в нерешительности, потом все-таки сел за руль.

По живому…

По пустой, словно вымершей улице старой деревни побежали люди. И снова стало тихо и пусто.

Над ближними к реке избами густо и тяжело поползли клубы дыма. И разом по деревне завыли, завизжали, залаяли собаки.

Неподвижно стояла плотная толпа людей. Бабы плакали, мужики хмурились, сурово смотрели на огонь. А он уже вовсю полыхал над старыми, обреченными сожжению избами. Вырывался из окон, лизал крыши. Между горящими избами еще мелькали темные фигуры занятых пожогом рабочих. Один из них плеснул соляркой на старые резные ворота, другой поджигал стоявшую на задах баньку, третий отскочил от загудевшего в надворных постройках огня, что-то весело крикнул.

— По живому, по живому жгут, бабы! Печаль-то какая… Лучше б совсем не видать, — заголосила было какая-то женщина, но тут же смолкла, уткнувшись в плечо соседке.

— Спешат, ровно гонит кто. Долго ли сжечь? Подождали бы, пока убрались, да разом… — ворчал старик Кузьменков.

— У них, у прокутов, тоже план, — отозвались из толпы. — Вынь да положь…

У толпы затормозила машина Смолина. Вышел, шагнул к огню, долго смотрел, играя желваками скул. Потом резко повернулся к толпе.

— Где бригадир?

Из толпы вышел Иван Шувалов.

— Мы что с тобой планировали? — стараясь перекричать гул огня, спросил Смолин.

— У них договор, Павел Егорович. Производитель работ приехал, говорит — жгём и все.

— А ты что?

— Что я? Объясняю, что полевой стан осенью будет, людям жить, после уборки сожжете… Что, они меня слушать будут? У них договор.

— Позвонить не мог?

— Звонил… — Шувалов безнадежно махнул рукой

Смолин опустил голову. Огонь бушевал сплошной стеной. Рушились крыши, горели ворота, вспыхнул тонкий тополек у калитки. Люди отступили от жара. Отступил и Смолин. Снял шапку…

Дождалась

Отблески огня тревожно метались по чисто выбеленным стенам избы. В сгущающемся сумраке вечера в избе все вздрагивало и качалось от багрового неспокойного света. А может, ему казалось все это? Неожиданно послышался долгий истошный женский крик…

Анисимов сорвал мокрое полотенце со лба, приподнялся на кровати.

Мария Федоровна сидела рядом на табурете. Тихо успокаивающе сказала:

— Это я печь затопила…

И правда, в избе топилась печь. Анисимов непонимающе стал вглядываться в её старое морщинистое лицо, не узнал, без сил упал на подушки.

— Печь затопила… — снова услышал он её молодой, срывающийся от сдерживаемых слез голос. — Печь затопила… Шанег испеку на дорогу.

Наконец он узнал ее лицо. Таким, каким оно было в тридцать лет.

— И в баньке пускай попарится, когда еще приведется…

Милиционер отступил и сел у двери на лавку. За окном оглушительно низвергалась на землю весна. Кружил солнечный ветер, свистели птицы. Волосы Марии сверкали от солнца…

— Дождусь тебя, — сказала она. Голос обернулся криком: — Дождусь!

Анисимов открыл глаза. Мария Федоровна сидела на прежнем месте.

— Скоро врач будет, — тихо сказала она. — Когда еще вызвали. Ты вот травы давай попей, — протянула она кружку. — Грудь-то ослобонит. А то стонешь все…

— Никак, горит что? — спросил он, снова приподнимаясь и глядя в окно.

— Деревню нашу жгут. С нижней улицы начали…

С новорожденным!

У Мизановых гулянка. За столом тесно разместились гости. Пели. В соседней комнате молодая хозяйка кормила грудью первенца, чье появление в доме собрались отпраздновать родные и соседи. В комнату осторожно заглянул, а потом и вошел хозяин. Подошел к жене, неуверенно позвал:

— Может, пойдем, покажись? Посидишь немного и уйдешь…