Порою нестерпимо хочется

...Молли полу бежит, полукатится с гребня. Когда она наконец добирается до ручъя, шкура ее охвачена пламенем, язык тает во рту -- ЖАР ЖАР ЛУНА ЖАР, -- и то, что вцепилось ей в заднюю ногу, так разрослось, что стало больше самой ноги. Больше всего ее горящего тела. -- Как только старик с треском и руганью исчезает в темноте, Вив снова поворачивается к Ли, все еще удивленно ожидая объяснений: что заставило его так резко отдернуть руку? Или даже раньше: почему он ее обнял? Лицо Ли сурово. Он перестал грызть дужку своих очков и теперь, вынув из костра веточку, дует на нее. Его лицо. Сложенные чашечкой ладони прикрывают красноватое мерцание пламени, и все же... при каждом дуновении черты его освещаются изнутри жаром гораздо более сильным, чем горящий прутик. Как будто огонь, сжигающий его внутри, рвется наружу. "Что это?" -- Она дотрагивается до его руки; он издает короткий горький смешок и бросает прутик обратно в костер.

-- Ничего. Прости. Прости, что я себя так вел. Забудь, что я говорил. У меня иногда бывают такие приступы искренности. Но как сказала бы леди Макбет: "Сей приступ преходящ". Не обращай на меня внимания. Ты здесь ни при чем.

-- При чем, ни при чем... Ли, что ты пытался мне сказать перед тем, как ушел Генри? Я не поняла...

Он поворачивается и смотрит на нее с веселым недоумением, улыбаясь собственным мыслям.

-- Конечно. Не знаю, о чем я думал. Конечно, ты не виновата. (И все же, как выяснилось, она была виновата.) -- Он нежно прикасается к ее щеке, шее, где уже были его пальцы, словно что-то подтверждая... -- Ты же не знала; откуда ты могла знать? (Хотя откуда я мог знать об этом в тот момент.)

-- Но что я не знала? -- Ей кажется, что она должна рассердиться на то, как он говорит с ней, и еще... на многое другое... Но что за ужасная жажда горит в его глазах! -- Ли, пожалуйста, объясни... -- Не объясняй! Оставь меня; я не могу быть кем-то для всех! -- Что ты качал говорить? -- Ли возвращается к костру... Молли втаскивает свое тело в колючую ото льда воду. Она снова пытается пить, и ее выворачивает. Тогда она просто вытягивается на брюхе, так что над водой остаются лишь глаза и судорожно дышащий нос: ЖАР ЖАР ХОЛОД холодная яуна ЛУНА ЖАР ЖАР ЖАР ЖАР... Он устраивается на мешке лицом к ней и берет ее руки в свои ладони. -- Вив, я постараюсь объяснить; мне нужно это кому-то объяснить.

Он говорит медленно, не отрывая глаз от ее лица.

-- Когда я жил здесь, в детстве, я считал, что Хэнк -- величайшее существо на свете. Мне казалось, что он все знает, все имеет, что он вообще все... за исключением одного, что принадлежало лично мне. Что это было, неважно, можешь считать это неким абстрактным представлением -- что-то типа чувства собственной важности, ощущения себя, -- главное, что мне это было очень нужно, как любому ребенку нужно иметь что-то свое, и мне казалось, что у меня это есть и никто никогда этого у меня не отнимет... а потом он забрал у меня это. Понимаешь?

Он ждет, пока она кивнет, что поняла, -- теперь его взгляд мягче, нежнее, как и прикосновение рук; хотя его все еще что-то сжигает... -- и только тогда продолжает:

-- Тогда я попытался отнять у него это -- эту вещь. Я знал, что мне она нужна больше, чем ему, Вив. Но оказалось... даже когда я получил ее... что я не мог сравниться с ним. Моей она снова не стала, целиком моей. Потому что я не мог... заменить его. Понимаешь? Я не мог дорасти до него.

Он отпускает ее руки, снимает очки и массирует переносицу двумя пальцами (естественно, в том, что мне не удалось выложить в тот вечер все начистоту, я обвинял Хэнка...), они долго сидят в тишине, прежде чем он собирается с силами продолжить. (...Хотя теперь я понимаю, что она была виновата не меньше, впрочем, как и я сам и еще полдюжины нужных и ненужных деталей моего замысла. Но тогда я не был способен на такие болезненные прозрения и, скоренько пренебрегнув Братской Любовью, во имя которой все и совершал, взвалил все на брата, оловянную плошку луны и ее старые колдовские прихваты...)

-- И то, что я никак не мог до него дорасти, лишало меня моего собственного места и значения, превращало меня в ничто. А я хочу быть кем-нибудь, Вив. И тогда я подумал, что есть только один способ добиться этого...

-- Зачем ты мне все это рассказываешь, Ли? -- внезапно спрашивает Вив испуганным и таким тихим голосом, что он едва слышен за шуршанием сухих цветов у нее за спиной. Кажется, что он доносится из огромной пустой пещеры. Она вспоминает, как внутри ее набухала полая тяжесть, когда она попыталась подарить Хэнку живого ребенка. Это воспоминание наполняет ее тошнотой. "Он что-то хочет от меня. Он не знает, что единственное, что у меня осталось, -это пустое Вместилище того, чего уже нет..." -- Зачем ты мне это рассказываешь?