Порою нестерпимо хочется

Мы как раз вернулись после небольшого набега на леса и набросились на остатки восхитительного ужина Вив. Я таял как воск, становясь час от часу банальнее, и каким-то образом наш разговор с братом свернул в своей пьяной нелогичности на тему школы -- "Конкретно, что ты изучаешь?" -- ее окончания -- "А как ты этим будешь зарабатывать себе на жизнь?" -- потом еще о том о сем, и наконец -- нет, ты представь себе, Питере, -- он зашел о музыке! Сказать по правде, я не помню, как мы подошли к ней, -- алкоголь, усталость и травка смыли кое-какие детали из моей памяти, -- кажется, мы обсуждали... (обсуждали, заметь -- мы дошли даже до обсуждений... приличный путь за три недели от затаенного намерения погубить его) ...обсуждали, значит, преимущества жизни на прекрасном, но провинциальном Западе по сравнению с изысканным, но безобразным Востоком. Естественно, защищая последний, я заметил, что по крайней мере в одном Запад уступает Востоку, а именно в возможности слушать хорошую музыку. Хэнк не мог допустить такого... послушай:

"Спокойно, -- произнес он странным голосом, -- то, что для тебя хорошая музыка, может быть, для меня плохая... может, она не для всех подходит. Что ты имеешь в виду под хорошей музыкой"?"

Я пребывал в филантропическом состоянии духа и ради справедливости согласился, что мы будем говорить только о джазе, вспомнив, как Хэнк вторгался в мои детские сны блюзами Джо Тернера и "Домино". И после обычных препирательств, блужданий вокруг да около мы пришли к тому, к чему всегда приходят в своих спорах подвижники джазовой музыки: мы стали доставать свои пластинки. Хэнк бросился рыться в шкафах и ящиках. Я принес сверху из сумки "дипломат" со своими шедеврами. И довольно быстро мы оба поняли, что хотя и условились считать джаз хорошей музыкой, тем не менее между нами лежала непроходимая пропасть в отношении того, что считать хорошим джазом.

(Они сидят довольно долго, наискосок друг от друга, локти на коленях, голова опущена... сосредоточенно, словно ведя партию в шахматы, где каждый ход обозначается концом пьесы: Ли ставит подборку Брубека; Хэнк -- "Красные паруса на закате" в исполнении Джо Уильяме а; Ли -- Фреда Катца, Хэнк отвечает "Домино"...)

-- Эти твои штуки звучат, -- говорит Хэнк, -- словно все музыканты сели писать. Ла-ли-ла-ли-ла-ли.

-- А твои штуки звучат так, -- отвечаю я, -- словно музыканты страдают пляской Святого Витта. Бам-бам-бам-бам, какая-то эпилептическая судорога...

(-- Подожди, -- произносит Хэнк, поднимая палец, -- а как ты считаешь, для чего эти парни учились дуть в свои дудки? Для чего учились петь? А? Не для того, наверно, чтобы просто показывать, как они хорошо владеют инструментами. Или как здорово они держат квадрат, ритм и всякое прочее, вовремя вступают да-ду-де-да-да, да-ду-де-да-да... Вся эта ерунда, Малыш, может интересовать только какого-нибудь чистоплюя, закончившего музыкальный колледж, для него это что-то вроде кроссворда, с которым он может повозиться, чтобы разгадать, но музыканту, который дует в трубу, нет до этого никакого дела, его не волнует, какую оценку ему поставит какой-нибудь там профессор!

-- Нет, ты только послушай его, Вив! -- говорит Ли. -- Братец Хэнк наконец вынул кота из мешка; оказывается, он в состоянии говорить не только о цене за квадратный фут елового леса или о плачевном состоянии нашей лебедки и сукина юниона! Несмотря на многочисленные слухи, он владеет даром красноречия.

Хэнк опускает голову и улыбается.

-- Ладно, к черту, я погорячился. -- Он чешет кончик носа большим пальцем. -- Но если начистоту, мне есть много чего сказать тебе. Так получилось, что, если не считать этого сукина юниона, единственное, от чего я завожусь, так это музыка. Бывало, мы -- я, Мел Соренсон, Хендерсон и вся команда... Джо Бен тоже, -- пока не выросли, часами сидели в автомагазине Гарви и слушали музыку, которая у него там все время играла... Нам тогда казалось, что Джо Тернер спустился к нам прямо с небес. Нам казалось, что кто-то наконец играет нашу музыку. Нет, конечно, и у нас симпатии разделялись -- была группа фэнов вестернов и фэнов блюзов... и как мы дрались между собой! Впрочем, мы всегда были готовы драться из-за чего угодно; я думаю, все мы были такими сумасшедшими насчет драк, потому что одержали победу над немцами и японцами и еще не знали тогда, что нам предстоит Корея. -- Хэнк откинул голову на спинку кресла и погрузился в воспоминания, полностью отключившись от бестелесного танца Джимми Жифре на пластинке... -- Хотя, может, ты и прав, -- произнес он, закончив свою мысль одновременно с последними тактами музыки, -- в последнее время я не следил за происходящим. Единственное, в чем я убежден: эти старые блюзы, буги-вуги и боп, -- они были для настоящих мужчин.)

А Хэнк говорит: "В том дерьме нет ни ритма, ни силы. Я люблю более сильные вещи".

А я отвечаю: "Этот предрассудок делает тебя страшно ограниченным".

А он: "Эта музыка не для мужчин".

А я: "Может, тогда ты сделаешь исключение для слабого пола?"