Порок

– О-о-о, – в очередной раз загоготала эта лошадь. – Денег все хотят. Сколько тебе? Я одолжу. Я нежадный, – последнее произнес с наигранным укором, глядя на меня исподлобья. – Мы все-таки вращаемся в одной команде.

Пиздабол. Всю жизнь презирал таких сук.

– Ты долго будешь выплевывать фуфло в пространство? – заиграл желваками и прищурился на него. – Я сказал, деньги. Все!

– Так я спрашиваю! – воскликнуло чучело и подскочило с места. – Сколько?!

Я впервые за весь день хищно улыбнулся, словно перед прыжком, заставив барана стереть с лица противную полуулыбочку.

– Ты че мне ссышь в уши? – сделал шаг к нему, простимулировав своим движением его парней. Те приблизились ко мне, но, встретившись с моим внимательным безразличным прямым взглядом, отступили на один шаг. – Я тебе отвечаю, Птичьев, – плавно перевел все внимание на дятла. – Я тебя здесь положу сейчас. Не посмотрю ни на что. Ни чей ты человек, ни кто за тобой сейчас тут стоит. Нету тела – нету дела… – осклабился ядовито, вглядываясь в него пронизывающе. – Гони бабки, которые ты пригрел с моей территории. Я считаю до трех… – на этих словах полез за пояс, вытаскивая свой ПМ.

– Смеешь приходить ко мне, Туман? На моей земле вести со мной так разговор?

– Ты че-то попутал, меля… – нагнулся к нему, держа заряженный ствол в руках. – Это ты решил ступить на мой район. Ты решил погреть лапы с чужой прибыли. Это твои бабки?

– А тебя когда это интересовало? Разве не ты чужое грабастаешь?

– Я беру свое! – зарычал на него, сжимая шершавыми подрагивающими пальцами холодную сталь ствола. – Вздумал лечить меня?! Это мой доход! Моя территория! Моя зарплата! Мои люди! А ты – отребье, которое перешло мне сейчас дорогу. И я при любом раскладе заберу свое.

Минутное молчание глаза в глаза, и Птичьев выдвигает ящик стола и кидает передо мной конверт с деньгами.

– Чтобы духу твоего не было на моем районе. Я тебе в следующий раз головешку тупую оторву. И на заметку, пернатый… – мельком охватил людей, стоявших возле Птицы. – Ты трусливая псина, которая трясется за место под солнцем, но даже твои люди неподвластны тебе, что уж говорить о тебе самом. Я бы за этот шаг, – навел ствол на его шавок, – своих бы затоптал. Последнее слово всегда будет за мной. Смирись уже и может жизнь твоя станет проще, – весело хмыкнул в зеленые глаза, наполненные ненавистью и не прощаясь развернулся в сторону выхода под оглушительное эхо тишины.

Кто ж знал, что этот индивид уже ночью не просто перегнет палку, а переступит черту дозволенного… Может быть, в эту секунду я бы не разговоры вел, а сделал то, зачем изначально ехал сюда.

Глава 17

Денис. Вечер следующего дня после происшествия

Толком ничего не осознав, поморщился от гула шагов в ушах и, собравшись с силами, с трудом попытался разлепить свинцовые веки, на которые, казалось, взгромоздили по гире. Вмиг почувствовал, как в затылке и в висках набатом отбивает молоток, не щадя и без того дурную башку, пока я щурил слезящиеся шары, стараясь хоть на чем-нибудь сфокусировать пьяный замыленный взгляд. Пасть и глотка пересохли, онемевшие губы слиплись, не давая возможности хотя бы сглотнуть склизкий ком, застрявший где-то в районе гортани.

Куда меня черт занес?

Мозг упорно отказывался работать, пока я не обвел глазами, раздражая сильнее глазницу, обстановку вокруг, и только после этого понимание медленно закралось глубоко в сознание, приступив противно соскребать мозги.

Сука… Боль… Дичайшая боль почему-то во всем немощном теле, поскольку даже дернуть пальцем не могу. Думал, когда примечал не только облупившиеся голубые стены палаты, но и вздувшуюся белую краску на деревянных больших окнах, за которыми виднелся один непроглядный мрак, белый психоделический побеленный потолок, а также слышал раздражающие тяжелые из стороны в сторону шаги бати по палате.

– Получай, сука… Сдохни, тварь… Последнее слово за мной, но никак не за тобой… Удачи на той стороне.

– Ты превратился в дерьмо…

Птичьев…

Зажмурился, прокручивая события накануне перед своим подъездом, тонущие в кроваво-красной огненной вспышке жжения и нехватки воздуха.

Птичьев…

Сука, ты даже замочить с одного раза меня не смог. Убогая мразь.

– Пить… – покорёженный хрип вырвался из глотки, привлекая к себе мать и отца, который, к слову, резко застыл на месте возле белой металлической койки, а матушка оторвалась от разглядываний пейзажа за окном и бессмысленных всхлипываний.