Порок сердца

горлышком. Егор в ужасе снова сел на землю и уставился на свои тонюсенькие дистрофичные

ножки, обтянутые черными джинсами, которые заканчивались розово-черными кедами. По спине

побежали холодные ручейки, слившиеся воедино и воплотившиеся в толстую ледяную змею ужаса,

которая отделилась от Егора и, мерзко шипя, зигзагообразными движениями попыталась уползти в

розовый туман, но была немедленно настигнута клоуном, удивительно проворным для своей

комплекции. Он в два прыжка догнал ее, поднял над головой, крепко зажав capдельками пальцев, и

откусил плоскую треугольную голову. Затем победно хохотнул и втянул с противным пылесосным

звуком в свою оранжевую пасть полумертвое тело змеи, как какую-нибудь макаронину. После чего

громко рыгнул, довольно похлопал себя по толстому животу и сказал:

— Спасибо, брат! Вот я и позавтракал. А вот это уже лишнее, десерта я не заказывал.

Он махнул рукой в направлении Егора, который, остолбенев, смотрел на сороконожек,

разбегавшихся от него в разные стороны.

— Эгор, можно я буду тебя так называть? Для простоты. Судя по здоровенным грибам,

которые только что выросли рядом с тобой, тебя, похоже, все удивляет. Постарайся понять и

поверить в то, что я тебе сейчас скажу. Эти сороконожки — твое отвращение, змеи — страх, а

грибы — удивление. Кстати, можешь их съесть, они вполне съедобные.

Эгор, а именно так, наверное, стоило теперь называть то существо, в которое превратился

Егор Трушин, был ошеломлен, сбит с толку, введен в ступор, его мозг застыл в ожидании

объяснений. Наконец он выдавил из себя:

— Где я? Черт! Что со мной? Что это за место? Я что, обожрался грибов? Но когда? Почему я

ничего не помню?

— Что, брат, совсем ничего?

Эгор почувствовал, как подступили слезы.

— Я ждал Кити у метро. Потом помню антиэмо, я вроде полез драться.

— Да, чувак, навалял ты им по полной программе. Прямо Джекичян — самый сильный из

армян!

— Из армян? Джеки Чан?

— Это я шучу, Эгор. Я же клоун. Я создан на радость людям, как Буратино. Знаешь про такого

деревянного маньяка?

— Ты меня сбиваешь, я почти вспомнил. Я видел Кити, она бежала ко мне…

— С толстой сумкой на ремне. Это он, нет, это… ой! Ленинградский эмо-бой?!

— Зачем ты несешь эту чушь?

— Для всеобщего блага, чувак. Пойми, тебя убили, ты попал в другой мир, другую

реальность, здесь вещи нематериальны, он звонкий и тонкий, здесь обитатели питаются эмоциями,

которые попадают к ним из реального мира. И наоборот, материализованные чувства и эмоции

питаются местными обитателями. Понятно?

— Меня убили?

— Да, блин. Тормоз хренов, тебя убили. То есть не тебя, а того, кем ты был раньше. Там, в

Реале. Въехал?

— Так что, я в аду?

— Нет. В «Доме-два». Сейчас придет Собчак и утешит твое щуплое тельце. Ты в эмо-мире,

брат, или в эмо-королевстве. В самом настоящем. Местные обитатели, с коими тебе еще предстоит

познакомиться, так его и называют — Эмомир.

— Я, наверное, просто сильно ударился головой и у меня такие дурацкие глюки. Или я в

больнице и мне вкололи какой-то безумный наркоз. Или я просто сплю.

— Или — это передача «Розыгрыш», и сейчас из-за кустов твоих сомнений, а ты, я надеюсь,

видишь, сколько их появилось между нами за последние три минуты, выскочит радостная Кити:

«Егор, прости, я тебя разыграла!»

— Кити! — Эгор схватился за голову и тут же отдернул руки: голова была чужой и

непривычной, по спине уже знакомо побежала змейка.

— Эгор, прости. Наверное, начать надо было с этого. — Клоун засунул руку в бездонный

карман своих безразмерных брюк и извлек на тусклый свет зеркало в красивой патинированной

готической оправе. Растянув его руками, словно стекло с амальгамой было консистенции

жевательной резинки, он перешагнул через кусты сомнений, раздавив при этом пару сороконожек

отвращения, и приставил зеркало к огромному шампиньону удивления, выросшему прямо перед

Эгором.

В зеркале отражался испуганный карикатурный эмо-бой. Похожие картинки Егор много раз

видел в Интернете, но этот малый стоял живой и в ужасе смотрел на него. Клоун, стоявший рядом,

перехватил очередную змею, гораздо больших размеров, чем предыдущая, и старательно колотил ее

головой о землю. Эгор поднял руку и молча показал на урода в зеркале, собираясь задать клоуну

вопрос. Карикатура сделала то же самое, а клоун, плотоядно улыбаясь, молча кивнул, продолжая

махать змеей. Эгор шумно выдохнул и скрепя сердце начал скрупулезно изучать свой новый облик.

Уровень его сопротивления бреду уже давно зашкаливал от нереальности происходящего и теперь

перешел в новое качество: он постепенно стал смиряться с ощущениями, появилось даже некоторое

любопытство. Итак, перед ним в зеркале стоял худой, высокий юноша, с бледным лицом, слева

наполовину закрытым иссиня-черной челкой. На открытой половине лица сиял страданием и болью

синий глаз, густо обведенный чем-то черным. Губы тоже были цвета черной запекшейся крови, а

нос — крылат ноздрями и заострен, как у покойника. В нижней губе и левой ноздре красовались

толстые стальные кольца. Тыльные стороны ладоней украшали странные татуировки.

Приглядевшись, Эгор понял, что это половинки разбитого сердца с неровными краями разлома.