Порок сердца

Эгор поднял тонкими музыкальными пальцами хрупкой руки тяжелую челку и замер. Лучше бы он

этого не делал — под волосами пряталась сгоревшая часть лица с пустой черной глазницей.

«Бедный, бедный Егор Трушин — ничего от тебя не осталось», — подумал Эгор и продолжил

осмотр. Одет он был в какой-то стариковский джемпер в ромбик с большим треугольным вырезом,

под которым красовалась футболка «Меtallica». «Ну, хоть „Metallica"», — нелепо обрадовался Эгор.

Джинсы на тощей заднице держались благодаря широкому, проклепанному металлическими

сердцами ремню с огромной пряжкой в виде черепа-имбецила — трехзубого, без нижней челюсти,

зато с двумя перекрещенными берцовыми костями. Такой же череп в виде перстня красовался на

среднем пальце правой руки. Ногти на руках оказались черными, длинными и острыми. На плече

висела увесистая сумка-почтальонка. Заныло сердце. Эгор, не ожидая подвоха, положил ладонь на

грудь и ощутил непонятную и неприятную пустоту. Он задрал джемпер и футболку и увидел в

зеркале зияющую черную дыру. Хмыкнув и ничему уже не удивляясь, он опустил одежду и

посмотрел на клоуна. Тот поднял узкие плечи и, как бы извиняясь, развел руками. Жевать он не

переставал — изо рта у него торчал змеиный хвост. Тут Эгор расплакался, как настоящий эмо-

бой, — громко, горько и от души, но каким-то чудом смог быстро взять себя в руки. Если кто-то

наверху захотел над ним посмеяться, то у него это вышло на славу. Эгор с неожиданной для тощих

рук легкостью схватил зеркало, поднял его над головой и шандарахнул оземь. С чистым

хрустальным звоном оно разлетелось на осколки, которые тут же превратились в черных злобных

крыс, с противным писком убежавших в туман. Эгор вопросительно взглянул на клоуна.

— Гнев, — сказал тот с набитой грибами и змеятиной пастью. — Я даже сказал бы, праведный

гнев.

— И что со всем этим делать? Я не хочу такой жизни, этого мира, этого мерзкого тела.

Неужели кому-то мало того, что меня убили? За что мне этот суперприз? За то, что я заступился за

этих жалких чмошников? За это?

— Брат, остынь, в конце концов, ты жив. Наслаждайся. Когда ты родился в первый раз, ты

тоже не просил об этом, и тот мир, прямо скажем, совсем не идеален.

— Меня устраивал! Мне было всего восемнадцать, черт побери! Я даже не успел переспать с

Кити.

— Бедняга. Я в том мире вообще ничего не успел, поэтому надеюсь повеселиться здесь.

— Так ты тоже не абориген?

— Нет, но я знаток здешних мест. Так уж вышло, брат, что я все знаю про этот дивный ми

— И давно ты здесь?

— Понятия не имею. Видишь ли, время тут еще более относительно, чем в Реале. Оно то

застывает, как смола, то несется, как скорый поезд, то вообще исчезает на время. Время исчезло на

время. Ха-ха. Каламбур. Так что я здесь достаточно долго. Достаточно… для того, чтобы помочь

тебе адаптироваться.

— Я не хочу здесь адаптироваться! Больше всего на свете я хочу проснуться в своей кровати.

— Поэтому, просыпаясь каждое утро в своей кровати, надо испытывать бурный восторг от

происходящего. Пойдем, брат, найдем тебе новую постель. Эмо теперь твой мир и твоя жизнь, и

советую принять это как должное и не гневить Создателя.

— Да плевал я на вашего Создателя.

— Да ты крут, чувак! Пойдем-ка прогуляемся, полюбуемся эмо-видами.

ГЛАВА 4

Клоун ада

Они шли уже почти целый час, а может быть, пять минут, которые тянулись как целый час.

Эгор молчал и зыркал по сторонам единственным глазом. Его длинные ноги все увереннее шли за

ни на секунду не прекращавшим трещать красным клоуном.

«Лаптя не хватает, — горько подумал Эгор, — Пузырь и Соломинка присутствуют». И тут же

удивился своей способности к самоиронии в такой неимоверной ситуации, удивился способности

удивляться, удивился, что уже не удивляется вырастающим ежесекундно у него под ногами грибам

удивления. И понял, что совершенно ушел в себя и уже давно не слушает толстого болтуна. Они

шли по пустой широкой улице с черной мостовой, по которой стелился розовый туман, а по бокам

высились невысокие, этажа в три, пустые, на вид облупившиеся дома, сложенные из розового и

черного кирпича, с черными оконными проемами незастекленных окон. И ни одной живой души

вокруг.

«Если это не сон и не глюк, то это самый скучный мир из тех, что стоило придумать», —

думал Эгор.

— Эй, брат, ты что, меня не слушаешь? Так-то ты ценишь дружескую беседу? Тебе что, мой

анекдот не понравился?

— Анекдот?

— Да, мой любимый, про кудесника.

— Я немного отключился, эта розово-черная гамма меня бесит и усыпляет одновременно.

Прости, может, повторишь?

— Только для тебя, хотя ты не Толька, а Эгор. Смешно?

— Это и есть твой любимый анекдот?

— Нет, это прелюдия. Любишь прелюдии?

— Ненавижу.

— Сильно. В общем, так. Идут альпинисты по узкой горной тропке в тумане. Вдруг тропка

обрывается и перед ними глубокое ущелье метров пять в ширину. Ну, альпинисты встали, чешут

репы, а с той стороны ущелья выходит старец с длинной белой бородой — в синем халате,

украшенном белыми звездами, и в таком же колпаке. И говорит он: «Прыгай смело, я кудесник!»

Ну, первый альпинист, что ближе к пропасти стоял, разбежался, прыгнул, упал на дно ущелья и