Портфель учителя

Стоит раз погрузиться в раздумья – и все, мысли уже не дадут покоя. Мне вдруг почудилось, что учитель зовет меня. Только расслабишься – фантазия может разыграться до неимоверных масштабов. Теперь я буквально не находила себе места. Даже не включая свет, я открыла дверь комнаты и, выйдя в коридор, добралась до туалета в самом его конце. Я подумала, что, если справить нужду, то и разыгравшееся воображение подуспокоится, но не тут-то было…

Ненадолго вернувшись в комнату, я чуть подкрасила губы и тихонько прокралась к номеру учителя. Я решила послушать, что там делает мой спутник, и прислонилась ухом к двери. Как воровка какая-то… Я услышала странный звук, не похожий на дыхание спящего. Прислушалась. Звук время от времени усиливался.

– Учитель, – прошептала я. – Учитель, что с вами? Вы в порядке? Вам плохо? Может, мне лучше войти?

Вдруг дверь открылась. Я зажмурилась от хлынувшего в коридор света.

– Цукико, не стой в дверях, заходи, – призывно махнул рукой учитель.

Я снова подняла веки. Глаза сразу же привыкли к свету. Учитель, судя по всему, что-то писал – по столу были разбросаны листы бумаги.

– Что пишете? – поинтересовалась я, и мужчина, взяв со стола один листок, показал его мне.

На листе было написано:

Чуть розовеет Вареный осьминог.

Глядя, как я серьезно вчитываюсь в эти строки, учитель сказал:

– Никак не могу решить, что делать с последней строчкой. Что писать после «осьминога» – ума не приложу…

Я плюхнулась на подушку на полу. Пока я пыталась сладить с мыслями об учителе, самого его занимал какой-то там осьминог.

– Учитель, – произнесла я низким голосом. Мужчина спокойно поднял голову.

На одном из разбросанных по столу листов бумаги красовался кривой рисунок осьминога. Голову моллюска украшала повязка в горошек.

– Что такое, Цукико?

– Послушайте…

– Да?

– Ну, это…

– Да-да?

– Учитель…

– Да что случилось-то?..

– А может, закончить строчкой «Слышен шум моря»?

Мне никак не удавалось докопаться до сути своих чувств. Да и есть ли вообще эта самая суть в наших с учителем отношениях?.. Этого я тоже не понимала.

– Что у нас тогда получается?

Чуть розовеет Вареный осьминог. Слышен шум моря.

Учитель записывал получившееся стихотворение, то ли не замечая моих трудностей, то ли только притворяясь, что не замечает. Писал он сосредоточенно, читая строки вслух:

Чуть розовеет Вареный осьминог. Слышен шум моря.

– А что, неплохо получилось. Цукико, у тебя хороший вкус.

Я в ответ только невнятно хмыкнула. Незаметно поднеся к губам обрывок бумаги, я стерла помаду. Учитель, что-то бормоча, продолжал заниматься стихотворением.

– А может, поменяем строки местами? Что думаешь, Цукико?

Слышен шум моря. Чуть розовеет Вареный осьминог.

Да какая разница?.. Я приоткрыла вытертые от помады губы и снова ответила бессмысленным набором звуков. Учитель же с довольным видом раз за разом менял и переписывал свои строчки, то покачивая головой, то кивая самому себе.

– Знаешь, было тут одно стихотворение у Басё…

У меня уже не было сил отвечать, поэтому я только и делала, что кивала.

– Есть такое стихотворение:

Закат на море. И утиный крик Отливает белизной.

Продолжая что-то писать, учитель начал читать мне лекцию. Посреди ночи.

– Можно сказать, что наше с тобой произведение опирается на то стихотворение Басё, что я сейчас вспомнил. Интересно, что в нем не соблюдается ритмический рисунок[25]. Но поменять строчки местами нельзя – тогда получится, что «белизна» относится не только к уткам, но и к закату. Так что это стихотворение может существовать только при исходном порядке строк. Понимаешь? Понимаешь ведь, да? Если хочешь, можешь тоже попробовать сочинить свое хайку.

Теперь и мне пришлось сочинять стихи вместе с учителем. И как вообще так вышло?.. Было уже больше двух часов ночи.

На закате дня На лампу сел мотылек – Верно, от грусти.

Такое бездарное стихотворение я написала, старательно считая слоги на пальцах. Нет, правда, почему я вообще этим занимаюсь?..

Я жутко злилась, но все-таки сочиняла стихи. Хайку я придумывала впервые в жизни, но выдавала стихи один за другим. Одно стихотворение, два, десять, двадцать… Окончательно вымотавшись, я положила голову на футон учителя и развалилась на полу. Веки сомкнулись будто сами собой, и открыть глаза больше не получалось. Учитель волоком перетащил меня на футон – правда, этого я толком не помню, – и оставил спать. Когда я проснулась, за окном все так же шумели волны, а сквозь шторы пробивался солнечный свет.