Портнихи Освенцима. Правдивая история женщин, которые шили, чтобы выжить

«Все хорошо знали это противоречивое чувство, когда единственное, на что можно положиться, это рука соседки, но при этом тебе хочется выжить, даже если твою подругу уводят на смерть».

Гуня Фолькман

{176}.

Браха была оптимисткой.

Даже после нескольких травмирующих месяцев она повторяла другим – Ирене, Катьке, Рене, – чтобы они не отчаивались и продолжали бороться.

– Вот увидите, – говорила она. – После войны мы все соберемся вместе, будем пить кофе и есть пирожные.

Ирена смеялась над этой безумной идеей.

– Выйти отсюда можно только через дымоход, – горько отвечала она.

Они видели дым над крематорием в главном лагере, неподалеку от их бараков. Иногда ветер приносил его на площадь, где проходила перекличка, прямо перед лагерной кухней, где заключенные стояли часами напролет вне зависимости от погоды, пока их всех не пересчитают; иногда ветер заносил хлопья пепла в сад Хедвиги Хёсс, они приземлялись на листья, газон и розовые бутоны.

А кофе и пирожные были воспоминаниями об исчезнувшем мире. В Братиславе одним из самых стильных мест для встречи была кофейня «Карлтон» в стиле ар-нуво. Ее посещали знатные люди. Там красовались позолоченная мебель и бархатные детали интерьера. Сложно представить место, настолько же не похожее на реальность портних в тот момент. «Утренним кофе» для заключенных Освенцима была просто темная вода, сваренная на молотом цикории или желудях, или на чем-то еще, что было невозможно определить. На обед подавали реповую воду, называемую «супом». Ее разливали из глубокого котла во время получасового перерыва на обед. Если у тебя нет миски, порцию взять не разрешали. И конец разговора.

Первые пару дней Ирена отказывалась это есть. Она с отвращением сказала, что обед «воняет». Хоть Ирена и выросла в бедной семье, где яйцо считалось шикарным подарком на день рождения, она привыкла к хорошей еде, приготовленной с заботой, а не к такой гадости, которой и свиней кормить не хотелось. Ежедневные порции хлеба раздавали по вечерам, в конце рабочего дня, который казался целой вечностью; каждый получал всего 200 грамм хлеба. Он был жестким и тяжелым, трудноперевариваемым. Также в меню были варенье и маргарин сомнительного качества. Время от времени подавали сосиски.

Ирене сказали, что сосиска из конины, то есть точно не кошерная. Девушка с ужасом и отвращением отказалась от нее, совершенно потеряв аппетит. Но со временем голод взял свое. Голод сводил всех заключенных с ума. Рене, дочь раввина, с ужасом наблюдала, как женщины дрались за лишний кусок хлеба за ужином в темном бараке. Женщины посильнее выбирали слабых жертв, и те оставались совсем без еды. Рене не одобряла таких дикостей и не участвовала в этом, хотя и понимала, какие примитивные порывы двигают теми, кто это делал.

Шли недели, женщины теряли румянец, изгибы фигуры, здоровье. Хроническая диарея была неприятным и унизительным последствием.

Тем временем эсэсовский врач Иоганн Пауль Кремер, который недавно прибыл в Освенцим, записал в дневник первое блюдо, которое отведал в доме отдыха СС неподалеку от железнодорожной станции. Его угостили утиной печенью с фаршированными томатами и салатом. Доктор Кремер добавил: «Вода здесь грязная, поэтому мы пьем сельтерскую воду, она бесплатная». Два дня спустя он выписал себе жидкую кашу, мятный чай и уголь в таблетках, чтобы справиться с приступом диареи. Все эти средства заключенным были недоступны{177}.

Хедвига Хёсс кормила семью овощами, выращенными в собственном саду, и хорошим мясом. Также она принуждала заключенных, работающих у них в доме, красть и приносить еду из лагерного магазина в ее кладовую.

Как-то Браха прошла мимо тощей девушки на главной улице лагеря. Она узнала в ней свою подругу и одноклассницу из Братиславы, Ханну. Ханна выросла в богатой семье и имела утонченный вкус. До войны мать Ханны нередко сетовала, что ее дочь не соответствует идеальному стройному силуэту, который тогда был в моде: «Вот если бы она сбросила килограммов десять или чуть больше, была бы красавицей»{178}. Мать пришла бы в ужас, увидев, что ее дочь едва не превратилась в скелет.

Дочь раввина, Рене, видела драки за еду и чувствовала боль, которую порождает голодание. Она рассказывала: «Я больше не могу осуждать человека, который совершает преступление из-за голода»{179}.

Как можно воображать себе время, когда люди смогут свободно собираться в кафе и угощаться кофе и пирожными, в то время как в действительности они голодали и были готовы драться за еду? Браха была или слишком наивной, или слишком оптимистичной. Возможно и то, и другое.