Воспоминания Брахи о кошерной тушеной курице по рецепту ее мамы, или об изюме в сладком штруделе теперь были далеки от реальности как никогда. Она не могла почувствовать вкус ни одного из этих блюд, как и не могла обнять женщину, которая их готовила. В первые тяжелые месяцы лагерной жизни продолжать надеяться на что-то хорошее казалось безумием. При «знакомстве» с Освенцимом еврейских женщин раздевали догола, лишали достоинства, индивидуальности и ложных надежд.
Однако Браха продолжала задаваться вопросом: «Когда же мы сможем вернуться домой?» Несмотря на эксплуатацию и унижения со стороны нацистов, она не собиралась сдаваться. Более того, она пообещала себе оберегать сестру Катьку и лучшую подругу Ирену. Ирена, в свою очередь, оберегала сестру Эдит.
Выжить без такой группы поддержки было практически невозможно: общение позволяло заключенным снова почувствовать себя людьми, хотя их и было всего несколько человек, которых заботила лишь собственная судьба. Учитывая обстоятельства, обе реакции вполне понятны. Друзья и родственницы делили кровати и одеяла. Они вместе шли в умывальню в три часа ночи – время подъема. Они стояли плечом к плечу на многочасовой перекличке, поднимали падающих в обморок, шептали на ушко слова поддержки после тяжких избиений. Они вместе на рассвете проходили под словами
17 июля 1942 года они вместе стояли у лагерной дороги в ожидании инспекции Генриха Гиммлера, невероятно важного гостя. Гиммлер приехал осмотреть владения. Их с Хёссом провезли через ворота в черном мерседесе с открытой крышей. Установили несколько камер, чтобы запечатлеть экскурсию по лагерю и беседу мужчин под аккомпанемент лагерного оркестра – играли «Триумфальный марш» из оперы Верди «Аида». Заключенным сказали привести себя в порядок, надеть чистые одежду и ботинки. На черной форме эсэсовцев ярко выделялись медали и символика.
Эсэсовцы показали себя примерными учениками, стоя на фоне заключенных и колючей проволоки.
Кто-то вообще заметил заключенных в потрепанной форме советских солдат? Даже если заметили, никто бы не думал о них как о личностях, о людях. Это были просто рабочие, только и всего.
Одну из заключенных вытолкнули вперед из толпы женщин. Это была портниха, подруга Маргарет Бирнбаум по прозвищу Манси. Несмотря на голодания, у Манси еще была какая-то плоть на костях, поэтому ей приказали раздеться догола и предстать перед Гиммлером в качестве примера здоровой и способной работницы. Ведь Освенцим в первую очередь задумывался как индустриальный комплекс. По изначальной задумке это огромная «зона интереса» с множеством лагерей-спутников. Она должна была генерировать крупную прибыль для СС, поддерживая амбиции жаждущего власти Генриха Гиммлера{180}
. Рабский труд евреек, вроде Ирены, Брахи, Катьки и Манси, был важнейшим элементом освенцимского предприятия. Производили и товар, и прибыль.Как Гиммлер свел экономические потребности с планами нацистов «очистить» Европу от евреев? Он решил этот вопрос следующим образом: увеличил количество депортаций евреев в Освенцим и постановил им работать в жутчайших условиях до последнего издыхания, а после – избавиться от них. Гиммлер приказал коменданту лагеря Рудольфу Хёссу изучить, какие евреи не пригодны для работы, и освободить место для остальных{181}
. О чем он думал, когда увидел обнаженную Манси Бирнбаум, неизвестно. После экскурсии Гиммлер отправился на ужин с Хедвигой, Рудольфом и другими «большими шишками».В том же месяце, что Гиммлер посетил Освенцим, Хёсс встретился с Дитером Вислицени, агентом Эйхмана в Словакии. Они обсудили словацких евреев, Хёсс назвал их самыми лучшими рабочими, тщательно отобранными{182}
. Сам Хёсс утверждал, что он следовал всем правилам, чтобы назначать заключенных на подходящие им работы в соответствии с профессиональным опытом и способностями. Он выделял заключенных с «важным и редким профессиональным опытом» – ювелиров, изготовителей линз, инструментов, часов, – называя их «историческими сокровищами, которые важно всегда защищать»{183}. Другими ценными профессиями считались: строитель, каменщик, электрик, столяр, кузнец.Все эти профессии были мужскими. А как же женские поезда? Принадлежность к женскому полу усугубляла положение заключенных. Насколько полезны матери и модистки в мире силы, кирпича и цемента? Руки, привыкшие к ниткам с иголками, печатным машинкам, дойке коров, выпечке хлеба и перевязке ран теперь были вынуждены заниматься грубым физическим трудом, который обычно считался сугубо мужским делом.