Портрет

— Я же тебе сказала — ребенок, — снова посмотрела мне в глаза Лида. — А дети долго не грустят. У них впереди один праздник.

Самое обидное, Лида была права. Я от Гродно ждал праздника.

4

— И что, весь этот поезд будет занят одними молодыми творцами? — спросил я Михаила.

Мы с ним стояли на перроне железнодорожного вокзала, по которому сновали молодые парни и девушки. Девушек, как мне показалось, было больше.

— Парней тоже много, — не согласился со мной Михаил. — Некоторые вчера уехали. Комсомольцы, во всяком случае, уже там.

— Какие комсомольцы?

— Начальники, — посмотрел на меня Михаил. — Совещание проводит ЦК комсомола. Заставят ходить на занятия.

— На какие занятия?

Я понимал, что очень уж часто удивляюсь, но ничего не мог с собой сделать.

— А ты что, пить водку туда едешь? Нет, брат, надо их лекции послушать.

— Мало мы их в университете слушали.

— У комсомольцев свои лекции. Меня, например, будут учить правильно держать в руке карандаш.

— А меня, значит, ручку? — засмеялся я. — Некоторые писатели свои романы сразу на машинке долбят.

— И правильно делают, так быстрее, — сказал Михаил. — Сколько времени потеряешь, царапая свой рассказ на бумаге.

Михаил был художник, и не просто художник — шаржист. Откуда ему знать, что высокохудожественный текст должен появиться сначала на бумаге?

— Ерунда! — покосился на меня Михаил. — Глянь, какая девица!..

Мимо нас прошла видная особа. На мой несовершенный вкус, они здесь все были видные.

— Далеко не все, — проводил девушку долгим взглядом Миша. — Курносый нос, скошенный подбородок… Одни ноги.

Когда он успел рассмотреть ее нос и подбородок?

— Профессиональная привычка, — вздохнул Михаил. — Издалека ничего, а станешь рисовать — ужас! Светке тоже до Софи Лорен далеко.

— Так это была не Светка?

— Нет.

Мы вошли в свой вагон. Михаил здоровался с каждым встречным. Я никого из молодых творцов не знал.

— Но ты же их не рисуешь, — сказал Михаил. — И по редакциям мало ходишь.

— Зачем по ним ходить?

— Заводить связи! — удивился Михаил. — Вся жизнь проходит в редакции. Писатель за столом с утра сидит, после обеда бежит в издательство или в Союз. Ты, правда, не писатель.

Мне стало обидно за телевизионную братию.

— На телевидении девушки красивее, чем твои актрисы, — сказал я. — Да и на радио…

— Что, радистку заимел? — толкнул меня локтем в бок Михаил. — Не женись, пока не вступишь в Союз. Мне тоже надо было еще пару лет погулять.

Поезд тронулся. Михаила позвали в соседнее купе, а я стал оглядываться. Мне казалось, что в нашем вагоне все друг друга знают. Во всяком случае, галдеж стоял такой, что не было слышно стука колес. С другой стороны, нас и собирают ради того, чтобы мы ближе познакомились. Михаил, например, и без совещания всех знает, а мне это не повредит.

В двери показался Сухно, держащий за руку девушку.

— Это Светка, о которой я тебе говорил, — представил он свою спутницу. — А это писатель Шура, мы вместе учились.

— Настоящий писатель? — удивилась Светка. — Они же все старые.

— Шура талант, — сказал Михаил. — Пока работает на телевидении, но лет через десять станет секретарем. Ты за это время разведешься с очередным мужем, и вы поженитесь.

— У меня еще нет мужа! — засмеялась Светлана.

— Будет, — успокоил ее Михаил. — Артистки, тем более красивые, в девках не засиживаются. Я думал, вы с Виктором расписаны.

— Это пройденный этап, — слегка покраснела Светка. — Ты сам почему не женат?

«А она не все про Мишу знает, — подумал я. — Он умышленно не говорит ей про Веру?»

— Так сложилось, — сказал Михаил. — А с тобой мы просто друзья. Пока что тебе нравятся одни Аллены Делоны, а вот через десять лет…

— Ничего ты обо мне не знаешь, — высвободила свою руку из его Светлана. — Мне нравятся высокие брюнеты.

Я не был ни тем ни другим, и мне стало чуть легче.

— А о чем пишет наш писатель? — спросила артистка.

— О таких, как ты, — пожал плечами Михаил. — О чем ему еще писать?

— И правда, — улыбнулся я.

— Обо мне не напечатают, — вздохнула Светлана. — И не заплатят гонорар. А это для писателей главное.

— Не для всех, — сказал я.

— У Шуры люты больш браўся завеямі, — засмеялся Миша.

Словами «февраль был богат метелями» начинался один из моих рассказов, и друзья частенько дразнили ими меня. Я не обижался.

— Мой февраль тоже богат метелями, — подошла ко мне вплотную Светлана.

Она говорила серьезно, и мне стало не по себе. С февралем вообще шутить нельзя, тем более в этом рассказе я написал про смерть своего деда Александра.

— Хорошо, что сейчас сентябрь, — сказал Михаил. — Говорят, нас поселят в пансионате на берегу Немана. Знаешь эту реку?

— Знаю, — сказал я.

В Белоруссии моей любимой рекой был Днепр, на котором я жил в Речице. Но и Неман был не на последнем месте. От Новогрудка до Любчи, стоявшей на Немане, двадцать километров, и мы с Саней Сварцевичем ездили туда ловить рыбу. Течение в реке намного быстрее, чем в Днепре, оттого и рыба ловилась хуже. Во всяком случае, я винил в этом именно течение.

К тому же Неман был «домовой» рекой самого Адама Мицкевича.

— Комсомольцы рыбу ловят? — посмотрел я на Михаила.