Портрет

— Они даже водку не пьют, — скривился тот.

— Я пойду с вами ловить, — взяла меня за руку Светлана.

Рука у нее была теплая и сухая. По своему спортивному прошлому я знал, что это хорошая примета. Борцы, у которых во время приветствия были теплые и сухие руки, выигрывали значительно чаще, чем те, у кого они были холодные и влажные.

— У вас тоже хорошая рука, — улыбнулась Светлана. — Видимо, вы никогда не волнуетесь.

— Нет, не волнуется, — сказал Михаил. — Писателю в наше время не о чем волноваться. Да и запрещено. Как этот ваш метод называется?

— Социалистический реализм, — ответил я.

5

В Белоруссии, тем более Западной, в сентябре обычно стоит хорошая погода. Наш сентябрь исключением не был.

Светило солнце, струилась под его неяркими лучами вода, плескалась под ногой мелкая волна.

— Я уже устала пить! — пожаловалась Светлана. — В какую комнату ни войдешь — пьют! Где они берут эту водку? В нашем буфете ее нет.

— С собой привезли, — пожал я плечами. — Или в Гродно ездят. На автобусе отсюда до города двадцать минут.

— Ты уже ездил?

— Нет.

За несколько дней семинара мы со Светланой перешли на «ты», хотя встречались только урывками. Но это и не странно, дни здесь полностью заняты.

Не успел я разместиться в своей комнате, как в нее без стука вошел Сухно:

— Ты один?

— Пока что один.

— Возьми бутылку и спрячь так, чтобы никто не нашел.

Он достал из сумки бутылку водки.

— Зачем?

— В последний день семинаристы все выпьют, и за бутылку можно будет не только душу продать, но и девственность. Спрячь так, чтобы даже я не нашел. И отдашь мне в последнюю ночь, не раньше.

Я спрятал бутылку в бачок для слива воды над унитазом. Михаил несколько раз приходил ко мне за бутылкой, однако я ни разу не дрогнул.

— И правильно делаешь, — говорил мне на следующий день Миша. — Еще рано. В последнюю ночь отдашь.

— Почему в последнюю?

— В этот момент нет ничего слаще. Ни у кого нет, а у тебя есть. Кайф!

Наверное, Сухно знал, о чем говорил. Для меня она была в любое время горькой.

— А ты еще не настоящий писатель, — посмеивался Сухно. — Может, хоть в литр-драме научат.

Далась всем моя литр-драма. Ну, пьют мужики, но кто сейчас не пьет? Жизнь такая.

Больше всего меня беспокоило не обсуждение моих рассказов, а игра в Клубе веселых и находчивых. Опять она меня догнала, эта игра. В первый же день семинара на общем собрании один из комсомольских начальников объявил, что все семинаристы делятся на четыре команды.

— Соревнование между ними состоится в предпоследний день, — сказал он. — Капитаном команды писателей и журналистов назначен Алесь Кожедуб.

— Поздравляю! — толкнул меня локтем Сухно, сидевший рядом. — Откуда они узнали, что студентом ты был персидской княжной?

Действительно, в университете в финальной игре между физиками и лириками я исполнял роль княжны, которую Стенька Разин выбросил за борт. Стенькой была длинноногая Ленка Кофман. Говорили, что именно этот номер принес победу лирикам.

— А ты в какой команде? — спросил я.

— С художниками, — глянул на меня из-под очков Михаил. — Но я не капитан, у нас Столбун. Пусть у него голова болит.

Сухно, как всегда, зрил в корень. Люди будут веселиться, петь под гитару, вполуха слушать лекторов, а я — готовиться к игре.

— Зато все о тебе станут говорить, когда ты со своими журналистами опозоришься, — обнял меня за плечи Михаил. — Выиграют режиссеры с артистами, это же их хлеб.

К счастью, мои журналисты оказались не такими уж слабаками. Как ни старалась команда артисток во главе со Светланой прыгнуть выше головы, победить нас она не смогла.

— А ты играешь лучше, чем пишешь, — подошел ко мне после игры Сухно. — Но я это еще на филфаке заметил. Плюс ко всему медаль в борьбе завоевал.

— И не одну, — кивнул я.

— Я и говорю — откуда что берется? Признайся, ведь все, с кем ты боролся, были сильнее тебя.

— Были, — согласился я. — Но мой тренер говорил: раз здоровый, значит, дурной. Этим и пользовался.

Михаил с подозрением посмотрел на меня, но ничего не сказал. Сам он был скорее здоровый, чем хилый.

На танцах, которые начались сразу после ужина, ко мне подошла высокая, худощавая девушка.

— Я Наташа, — сказала она.

— Очень приятно.

— Из Большого театра, — уточнила она.

«Балерина! — догадался я. — Та самая».

— Да, — кивнула она, — меня недавно Дубко фотографировал. Он ваш друг?

— Друг, — подтвердил я, — ближайший.

— А я?! — оскорбился Сухно, как раз в этот момент вынырнувший из толпы. — Дубко, между прочим, в команде КВН не было.

— И вы меня рисовали, — успокоила его Наталья. — Неужели у меня такой курносый нос?

— Еще хуже! — махнул рукой Сухно. — Но тебя он не портит. У остальных ваших балерин носы как рубильники.

Сухно всем говорил «ты», никто на это не обращал внимания.

— Я давно стараюсь попасть вам на глаза, но вы меня не замечаете, — повернулась ко мне Наталья. — Он вас тоже с носом нарисовал?

Без носа нарисовать меня невозможно, не самая мелкая деталь на лице.

— Я Шурика еще не рисовал, — пренебрежительно махнул рукой Михаил. — Молод еще. Ко мне классики в очереди стоят.

— А я? — снова повернулась к нему Наташа.