Портрет

— У елок иголки не такие колючие, как у терновника, — усмехнулась Наталья. — Главное — не бояться.

Все правильно, не побоишься — и сможешь обнять этот стройный стан. Второго такого в Минске нет.

— Нет, — согласилась Наталья. — Твой друг говорит, что и ног таких нет. Часами снимает мое антраша.

— Что?

— Прыжок, когда я зависаю над сценой. Придешь смотреть?

— Приду, — пообещал я, — но без Валеры. Мне он будет мешать.

— Наверное, и ты ему, — кивнула Наталья. — Вы по-разному на меня смотрите.

Она была умная девушка, а для балерины излишне умная.

Наталья хорошо понимала, о чем я думаю, но на этот раз ничего не сказала.

7

В последний вечер я попал к музыкантам. Здесь пили вино и пели под гитару. Но в этом формате проходили почти все вечера в пансионате. В отличие от Королищевичей, в Гродно почти не было занятий, на которых семинаристы обсуждали творчество друг друга.

— А тут и не надо обсуждать, — сказал Сухно, когда я высказал ему свое удивление. — На этом семинаре собрали тех, кого уже знают.

Вероятно, он имел в виду себя. Лично я известным себя не чувствовал.

— Будешь, — утешил меня Михаил. — Я же тебе говорил — у писателей все не так. Чего стоят твои рассказы, выяснится лет через сто, не раньше.

Наверное, в чем-то он был прав. И сам он, и Наташа, и режиссер Дубинчик, который возглавлял команду артистов во время игры в КВН, были на самом пике своей творческой карьеры. Одна танцевала ведущие партии в спектаклях, второй снял фильм по Короткевичу, третий нарисовал всех, кого хотел. А вот будет ли моя физиономия в его галерее, никто не скажет.

— Я же говорю — лет через сто! — засмеялся Михаил. — Водку еще не выпил?

— Какую водку?

— Ту, что я тебе дал на сохранение, — встревожился товарищ. — Неужели не проверяешь?

— Да кто полезет туда?

Теперь засмеялся я. Уборщица, которая полезла бы в сливной бачок за бутылкой, действительно выглядела бы смешной.

— Тебе все хиханьки, — сказал Михаил, — а это серьезное дело.

Кстати, сегодня Михаил вывесил на стене новые шаржи на друзей-семинаристов. Возле них сразу собралась толпа. Те, кто узнавал себя, плевались, остальные смеялись. Больше других негодовал Дубинчик. Михаил под шаржем на него написал: «Валерио Феллинчик». А кому понравится такое сравнение? Нужно радоваться, что тебя в этой галерее нет.

Да, сегодняшний вечер был последний. Наталья уехала в город — побродить по вечерним улицам. Видимо, она ждала, что и я поеду с ней. Но меня затащили к себе музыканты, и я не отказался.

Как и на любом фестивале, у них было шумно и весело. Тасовались, как в колоде карты, парочки. Ко мне подсела Рая, преподавательница местного музыкального училища.

— Писатель? — прижалась она ко мне горячим плечом.

— Не похож? — отодвинулся я от нее.

— У нас тоже есть Карпюк и Быков, но они вдвое старше тебя.

— Молодость — это недостаток, который быстро проходит, — вспомнил я чье-то высказывание.

— И правда, — опять прижалась ко мне Рая. — В твоей комнате есть кто-нибудь?

— Есть, — соврал я.

— Можем поехать ко мне.

— Поздно уже.

«А гродненские девушки не менее шустрые, чем минские», — подумал я.

— Так у нас же Польша рядом, — усмехнулась Рая. — Мы должны бегать вдвое быстрее, чем вы.

В ее словах был какой-то смысл. Жизнь на границе предполагает больше усилий, чем в глубинке. А я родом из Ганцевичей, самой что ни на есть глубинки.

— Я слышала, ты из Новогрудка? — заглянула мне в глаза Рая.

— Школу там заканчивал.

— Частично наш, гродненский.

— Теперь минчанин.

— Я тоже хочу переехать в Минск. Пригласишь к себе в гости?

— Конечно, — легко согласился я. — Получу квартиру и сразу приглашу.

— Тебе на самом деле ее дадут?

— Когда вступлю в Союз писателей. Там с квартирами проще, чем в других Союзах.

Рая недоверчиво посмотрела на меня, но ничего не сказала. У людей, живущих на границе, какие-то свои расчеты. Как и взгляды на жизнь.

— Провинция всюду одинакова, — махнула рукой Рая. — Налей мне вина.

Я налил ей и себе, и мы выпили на брудершафт. Губы у Раи были горькие.

— Это от вина, — сказала Рая. — А так я сладкая.

Мы засмеялись.

В дверях комнаты показался Сухно. Я поднялся и подошел к нему.

— Весь вечер тебя ищу, — сказал он. — Срочно нужна бутылка.

— Может, тебе уже хватит?

Было видно, что он в хорошем подпитии, еще рюмка — и свалится.

— Не свалюсь, — оперся рукой о стену Михаил. — Пойдем.

Я послушно пошел за ним по коридору. Миша пошатывался, но тем не менее не падал. Крепкий мужик.

— Вы в своем общежитии пили еще больше, чем мы, — сказал он, не оборачиваясь. — Мне мама не давала.

Видимо, он имел в виду наши студенческие времена. Но когда это было? У каждого из нас своя жизнь.

— Все то же, — сказал Миша, остановившись перед дверью в мою комнату. — В жизни человека вообще ничего не меняется. Сначала живешь, потом умираешь. Гони водку.

Я залез на унитаз и достал из бачка бутылку. Она была холодная как лед.

— Хорошо спрятал, — кивнул Михаил. — Идешь со мной?

— Куда?

— К художникам. Там и твоя Наташка сидит.

— Она еще не моя. У тебя балерины были?