— Твоя Люси с телевидения уволилась? — посмотрел на меня Алесь.
Люси он называл ассистентку режиссера Людмилу. А та и в самом деле ушла преподавать в Институте культуры. Ее папа был человек со связями. И я не пропал бы, если бы последовал за ней.
— Правильно сделал, что не пошел, — сказал Алесь. — Последнее дело — зависеть от женщины. Тем более такой красотки, как Люси. До гроба носил бы за ней тапочки.
— Я и с балериной распрощался, — вздохнул я.
— Ну, на балерину и я не покусился бы, — махнул рукой Алесь. — Издали посмотреть, не больше.
— Почему?
Мне стало обидно за Наташу. Для меня она была образцом чистой красоты. Может быть, чересчур высоким.
— Ну да, — сказал Алесь. — Она на полголовы выше тебя.
— На три сантиметра.
— В постели мерился? — покосился на меня товарищ.
— И в постели ничего не было.
Может, в этом и кроется причина нашей несовместимости? Частенько именно постель сглаживает неровности, без которых в жизни не бывает.
— Наоборот! — посмотрел на меня сверху вниз Алесь. — Постель только обостряет их! Например, ей нравится находиться сверху, а тебе нет. Или…
— Замолчи! — остановил я его. — Все это не про Наташу. О постели она даже не думает.
— Тем более! — остановился, растопырив руки, Алесь. — Зачем тебе девушка, которая не хочет ложиться в постель? Это абсурд!
Иногда Гайворон любил употребить крепкое словцо. Мне это в нем нравилось.
— Давай лучше о твоем журнале, — сказал я. — Влился в коллектив?
— Нормально, — пожал плечами Алесь. — Здоровый коллектив. Не пьют одни Дашкевич с Миколой.
— Весь отдел прозы? — удивился я.
— Максим Петрович не пьет принципиально, а Микола просто не умеет. Хорошего учителя не было.
Да, учителя в этом деле много значат. Попал бы Микола в мою литр-драму, сразу бы человеком стал.
— Нет, и у вас ничего из него не получилось бы, — покивал Алесь. — Бездарь!
— У него повесть в журнале «Знамя» вышла, — опять запротестовал я. — Перевел сам Солоухин. А это в Москве фигура!
— Я не литературу имею в виду, — сказал Гайворон. — В прозе все вы одинаковы. А вот водку пить…
— Так у вас и главный редактор не пьет. Во всяком случае, с коллективом.
— Главный имеет право, — посмотрел на меня как на ребенка Гайворон. — Он пьет с министрами или сотрудниками ЦК. У каждого своя компания. А Микола бездарь, от одной рюмки косеет.
— Неужели от одной? — не поверил я.
— От одной, — кивнул Алесь. — Он чай с нашими девчатами пьет.
— У вас и девчата есть? — удивился я.
— Конечно, есть, их в каждом коллективе хватает. У нас самая интересная Лариса Петровна, машинистка.
— Молодая?
— За пятьдесят. Но выглядит лучше техреда и корректорши. «Беломор» курит.
— Папиросы?
— Бывает, и «Приму», но чаще «Беломор». Чарку тоже берет, но не на работе. Лет двадцать назад красивая была женщина. Да и теперь…
Я промолчал. Женщины за пятьдесят интереса у меня не вызывали.
— Вообще-то самые красивые у нас ходят по коридору, — вздохнул Алесь.
— В ЦК комсомола? — опять не поверил я.
— Так у них конкурс! — почмокал губами Алесь. — Человек сто на одно место. Ноги от ушей и чтоб красивая.
— А способности?
— Там нужны другие способности. Приходи как-нибудь, покажу.
Собственно, красивых девушек хватает и на телевидении. А Марина с радио? На выходные, кстати, приглашала к себе. Идти или не идти?
— Идти, конечно, — сказал Алесь. — Без подруги не проживешь.
Как всегда, мой товарищ был прав. Он прекрасно сочетал теорию с практикой. У меня пока что знания были больше теоретические.
— Так я еще студентом начал! — махнул рукой Алесь. — Одна болгарка чего стоила.
Я знал, что после второго курса Алесь хотел жениться на болгарке Милане, которая училась параллельно с ним на биофаке. Они даже в посольство в Москву ездили, чтобы получить разрешение на брак. Но что-то не получилось.
— А в жизни всегда получается не так, как хочешь, — сказал Алесь. — Но я не жалею. Тем более у меня после болгарки еще и вьетнамка была.
Интересно, как весь этот интернационал выдержала его жена?
— А она не знает ничего, — посмотрел на меня как на дитя Алесь. — Зачем ей знать?
Действительно — зачем?
Я подумал, что такие друзья, как Алесь, нужны ради того, чтобы не зацикливаться на собственных проблемах. Его любимое выражение: подними руку вверх и резко опусти. В народе говорят: наплюй.
2
— Что нового выдал в эфир? — спросил Слава Кирзанов, с которым мы встретились в баре «Ромашка».
— «Поэзию слова народного», — ответил я. — Столинские женщины колядки пели.
— Да, скоро коляды, — кивнул Слава. — К родителям поедешь?
— Передачи одна за другой, даже на Новый год буду сидеть в монтажной.
— А я в Пропойск, — глотнул из стакана Слава.
Мы пили «казачок» — водку, разбавленную апельсиновым соком.
— В Пропойске хоть выпьешь, — посмотрел на свой стакан я.
— Что за девица тебе рукой помахала?
— Ассистентка из детской редакции.
— Симпатичная. Познакомишь?
— Она тебе не подходит.
— Почему?!
Слава отставил в сторону стакан и вытаращил глаза. Они у него были похожи на круглые пуговицы.
— Внучка народного артиста. Писатели ей не интересны.
— А кто?
— Наверное, фарцовщики, — тоже отставил я стакан. — Ты за сколько свои джинсы купил?