Портрет

Подполковник поднял руку, собираясь что-то добавить, — и резко опустил. Видимо, ему уже приходилось встречаться с партизанами.

— Это же кадрированная часть, — сказал все тот же голос за спиной. — Служит одно начальство и хлеборезы. В столовую давно пора.

— Разойдись! — скомандовал подполковник.

Что-либо доказывать партизанам было ниже его достоинства. И бесперспективно.

— Строиться на обед! — послышалась команда.

Здесь торопить никого не надо было, обед считался святой обязанностью даже у партизан.

— Капустные щи могли быть и гуще, — сказал Лисин, с которым я оказался рядом и в столовой. — Сало не хочешь?

— Нет, — отказался я.

Вареное сало я не любил с детства. А некоторые из курсантов заглатывали его с удовольствием.

— Видно, на гражданке их совсем не кормили, — хмыкнул Саня. — У нас в Сочи…

Я покивал. Забыть надо про Сочи, как и про Ганцевичи, Речицу и Новогрудок. В трех последних городах я рос, и в каждом из них были свои деликатесы. В Ганцевичах я впервые познакомился с сальтисоном, паляндвицей и кровяной колбасой. В Речице все наши родственники угощали по праздникам котлетами, форшмаком и фаршированной щукой. У новогрудских хозяек особенно вкусными были колдуны, домашние колбасы и кумпяк — сыровяленый свиной окорок. Какое из блюд предпочитал Саня в своем Сочи?

— Долму, — посмотрел на меня выразительными черными глазами Саня, — шашлык по-карски и царскую форель. Знаешь, что это такое?

— Слышал, — вздохнул я. — Если нас выпустят в увольнение, пойдем в ресторан. Хоть по солянке съедим.

— Ладно, — согласился Саня. — И выпьем по рюмке.

— Не без этого.

Из-за стола курсанты вылезали неспешно. Хоть и бедноват обед, настроение все же улучшилось.

— Так и не начал курить? — спросил меня Зябкин.

— Нет, — сказал я.

— А я начал, — полез в карман шинели Зябкин. — После женитьбы, знаешь, новые привычки появляются.

А он, оказывается, женился. Какие же тогда паненки?

— Одно другому не мешает, — сказал Зябкин. — Наоборот, только укрепляет семью.

Он и студентом любил пофилософствовать. А сейчас, отработав два года в школе, и подавно.

— Директором школы еще не назначили? — спросил я.

— Берут инструктором в районо, — со значением посмотрел на меня Зябкин. — А там и в райком могу попасть.

— Партийный? — удивился я.

Володя кивнул. В отличие от меня, он знал, что такое карьера.

5

Служба на сборах проходила по давно заведенному распорядку: подъем, физическая зарядка, завтрак, теоретические занятия в классах, обед, снова занятия, ужин и отход ко сну. Как ни странно, в субботу курсантов отпускали в увольнение до понедельника в город. Понятно, касалось это только тех, кому было где ночевать.

В первую же субботу я позвонил Рае.

— Ты в Фолюше? — обрадовалась она. — Многие мои знакомые проходили там сборы.

Я на ее слова не обратил внимания. В нашей стране многих молодых мужчин призывают на сборы.

— Приходи ко мне домой, — распорядилась Рая. — Найдем, где переночевать. Все наши тебе будут рады. Особенно Галя.

— Какая Галя? — удивился я.

— Синичкина. Она с тобой на филфаке училась, курсом или двумя младше.

Действительно, с Галей Синичкиной я вместе учился. Кажется, и видел ее на совещании. Но она замужем, дочке года три.

— У нее сейчас с Сергеем сложности, — подслушала мои мысли Рая. — Говорит, разводятся. На днях тебя вспоминала.

Как тесен мир. Оказывается, в Гродно обо мне думает не только Рая, но и Галя. Все мы звали ее Галочкой. Маленькая, изящная, легкая на ногу, с приветливой улыбкой. Она нравилась многим парням, в том числе и мне. А замуж вышла за физика Синичкина, с которым я боролся на первенстве университета и легко положил на лопатки в первом периоде. Но я все-таки кандидат в мастера, а он зеленый новичок. Единственный плюс Синичкина — рыжий чуб. Им, видимо, и соблазнил Галочку.

— Сказала, глупее рыжих никого нет, — засмеялась Рая. — Придешь, она сама тебе расскажет.

У меня не было большого желания слушать о глупости рыжих, но хозяева знают, кому и о чем рассказывать. В чужой монастырь со своим уставом не ходят. Тем более у меня на тумбочке возле кровати теперь лежит совсем другой устав, воинский.

— Хорошо, — сказал я, — диктуй адрес.

— А мы по рублю и в магазин, — сказал Саня, когда я рассказал ему о своих гродненских знакомых. — Он здесь рядом.

— На воротах пропускают? — спросил я.

— Мы же офицеры! — потрогал недавно отпущенные усики Лисин. — Главное, на глаза начальству не попадаться. Но они по выходным сидят дома. У каждого жена, дети… Знаешь, кто наши наставники?

— Кто?

— Служили советниками во время арабо-израильской войны. Там отличились при исполнении служебных обязанностей, и их направили на заслуженный отдых к партизанам. Боевые офицеры!

Это было похоже на правду. От всех наших майоров и подполковников припахивало порохом, и на нас они смотрели если и не свысока, то снисходительно. Каждый из них на своей шкуре узнал, почем фунт лиха.

— А начальника сборов ранило, — кивнул Саня. — Видел, хромает?

Действительно, Иваньков передвигался с осторожностью. Теперь понятно, в чем дело.