Портрет

— Чем это он заболел? — вышел из своего кабинета Тисловец. — Чтобы Юзик заболел, нужна эпидемия. Да и та не возьмет. Ничего не передавал?

— Нет, я говорил с сыном.

Валентин Николаевич с подозрительностью посмотрел на меня, вздохнул и вернулся в свой кабинет.

«А он хорошо знает подчиненных, — подумал я. — Обо мне тоже догадывается?»

— О тебе пока что нечего знать, — услышал я, — но через год-полтора… Сухно шарж на тебя еще не рисовал?

— Нет, — сказал я.

Мы прекрасно слышали друг друга из своих кабинетов. Людей в редакции сейчас было немного.

— Талантливый, гад… — сказал редактор после паузы. — Жена с утра до вечера смеется.

— А вы порвите газету с шаржем.

— Я порвал, но она пошла в киоск и скупила все экземпляры. Еще и соседям показала.

«Вот, а ты жениться хочешь, — посмотрел я на портрет Якуба Коласа на стене. — А, дядька Якуб?»

«Женитесь, паничи, да знайте скутка, — усмехнулся классик, — три дня веселья, целый век смутка».

«Скутак» по-белорусски — результат, «веселье» — свадьба, а «смутак» — печаль.

Да, классики плохого не посоветуют. Что бы мы без них делали?

«Пиши, хлопец, — посерьезнел дядька Якуб. — Может, повезет, и тебя станут читать. Но что будет с народом, и там не знают». Классик кивнул вверх.

«Что-то у него сегодня настроение пессимистичное», — подумал я.

«Глядя на вас, хочется слезть со стены и в урну, — вздохнул дядька Якуб. — Ну что за стихи вы читаете с экрана людям?»

Я хотел было сказать, что к стихам не имею отношения, но только покачал головой. Какая классику разница, кто и к чему имеет отношение?

«А портрет пусть твой друг нарисует, — строго посмотрел на меня дядька Якуб. — Что-то же должно от нас остаться».

— С кем ты тут говоришь? — показался в двери Тисловец.

— Ни с кем, — ответил я.

— Я все слышу, — посмотрел по сторонам главный редактор. — За окном кто-то?

Наша редакция находилась на первом этаже, и иной раз мы переговаривались друг с другом через окно.

Но на улице было пусто.

— Черт знает что в редакции происходит! — махнул рукой Тисловец. — Нет, я разберусь, чем они там болеют. Где Микола с Романом?

Я пожал плечами.

— Микола в студии, на записи, Роман в издательстве штаны просиживает, — вспомнил Валентин Николаевич. — Нет, у нас у всех книжки выходят, но чтобы днями снимать с редактором вопросы… У тебя книжка в издательстве идет?

— Идет, — ответил я.

— Вот видишь. Рассказы?

— Повесть «Городок» и десяток рассказов.

— Повесть про детство?

— Конечно, — сказал я.

— Мне тоже надо было бы про детство написать, но я сразу начал с заводской темы. Кому-то ведь надо и об этом…

Я сочувственно покивал.

— А ты что, с этим Сухно вместе учился?

— Он шел двумя курсами ниже.

— Рисовал уже студентом?

— Да.

— И что, никто из вас не дал ему по морде за паскудные рисунки?

— Мы хлопцы смирные.

— Смирные!

От возмущения у Валентина Николаевича поднялись торчком волосы вокруг лысины и растопырились руки. Сейчас он как две капли воды был похож на себя на шарже Сухно.

— Я тоже спокойный человек, — сказал Тисловец, остывая, — но если бы выпил полстакана…

Я знал, что нашему главному полстакана как слону дробинка, но промолчал. Если человека допечь, он и от дробинки ошалеет. Правда, на Михаила у меня не поднялась бы рука и от литра водки.

— Потому что у тебя за плечами еще ничего нет, — объяснил Валентин Николаевич. — А написал бы, как я, пять книг про рабочего человека и занял бы должность — и ты не выдержал бы. Творческого человека обидеть легко. А ты вот боксера какого-нибудь нарисуй!

Боксеров Михаил еще не рисовал, разве что балерин. Надо посоветовать…

— Не такой он дурак, как кажется, — хмыкнул Тисловец. — Художников, и тех редко рисует. Пользуется, что писатели люди не мстительные. Рыдакторы, одним словом.

Вчера ассистентка режиссера Лена Павловская принесла ему на подпись микрофонную папку, на которой значилось: «Режиссер — Павловская, рыдактор — Кожедуб».

Главный сразу же вызвал меня и Павловскую к себе.

— Рыдактор — от слова «рыдать»? — спросил он, показывая папку.

— А что, по-белорусски разве не так? — округлила глаза Лена.

Они у нее и без того были большие.

— Прежде чем нести папку на подпись главному, — с укоризной посмотрел я на ассистентку, — надо показать ее старшим товарищам.

Я на год или два был ее старше.

— Подумаешь! — фыркнула Павловская.

— Вон отсюда! — схватился за телефонную трубку Тисловец. — Начальству надо звонить!

Он не любил, когда молодежь при нем ссорилась. Но сегодняшний разговор показал, что еще больше он не любил шаржи, какие молодые художники рисовали на маститых писателей.

5

Моя рукопись книги под названием «Городок» вышла в издательстве на финишную прямую.

— Пойдет в серии «Первая книга прозаика», — сказал Жарук. — Зато в очереди стоять не будешь.

— В какой очереди? — не понял я.

— Издательской, — усмехнулся он. — В нашей стране без очереди нельзя. За водкой, и той нужно стоять.

— Ну, водку мы покупаем без очереди, — тоже усмехнулся я. — Другое дело — джинсы.

Мы посмотрели друг на друга. Я был в джинсах, Жарук — в обычных штанах.

— У нас такая униформа — джинсы и кожаный пиджак, — объяснил я. — Без них на работу не пустят.