Портрет А

Поля этой книги, на которых больше кратких заметок, чем заголовков, рассказывают, хоть и очень неполно, о характерном для мескалина явлении наложения, о котором необходимо упомянуть, иначе наш рассказ уйдет совсем в сторону. Никаких других ухищрений я не использовал. Их потребовалось бы слишком много. Непреодолимые трудности порождает и невероятная скорость, с которой появляются, трансформируются и исчезают видения, и их множественность — внутри каждого видения кишмя кишат другие, — а еще то, что они раскрываются, словно веер или зонтичные растения, и порождают автономные, независимые и параллельные последовательности новых видений (что-то вроде кинотеатра с семью экранами), прибавьте сюда еще их безэмоциональное устройство и бессмысленный, а то и механический вид: шквалы изображений, шквалы «да» и «нет», шквалы застывших движений.

К тому же я не был беспристрастен, не стану отпираться. Я и мескалин чаще вступали в схватку, чем действовали заодно. Я был потрясен и разбит, но не поддавался.

Весь его спектакль — дешевка. Да и вообще, достаточно было открыть глаза, чтобы не видеть больше этой глупой феерии. Мескалин — один из шести алкалоидов, получаемых из пейота, — как оказалось, лишен гармонии и смахивает на робота. Он умеет не так уж и много.

А я, между прочим, ожидал, что приду в восторг. Я доверчиво двинулся ему навстречу. В тот день мои клетки перемешало, перетрясло, они были порушены и бились в конвульсиях. Их пытались приласкать, а выходило одно мучение. От меня требовалась полная покорность. Чтобы получать удовольствие от наркотика, нужно любить подчиняться. Для меня тут было слишком много «обязаловки».

Ведь это из моих кошмарных встрясок он строил свой спектакль. Я был его фейерверком и ненавидел своего пиротехника, даже после того, как убеждался, что пиротехник — я сам. Меня всего перетрясало, сгоняло в складки. В изумлении я разглядывал какое-то броуновское движение, метания восприятия.

Я не мог сосредоточиться и уже устал от рассредоточенности, устал смотреть в этот микроскоп. Что в нем такого уж сверхъестественного? Так недалеко уходишь от всегдашнего человеческого. Скорее, чувствуешь себя пойманным, узником в мастерской мозга.

Что тут говорить об удовольствии? Это было неприятно.

После того как отпустит ужас первого часа, следствие встречи с ядом лицом к лицу, когда боишься, как бы не свалиться в обморок, что и случается с некоторыми, хотя таких и немного, так вот, когда ужас отпустит, можно позволить себя увлечь какому-то течению, напоминающему счастье. Поверил ли я ему? Не могу утверждать обратного. И все же в моем дневнике, в записях, сделанных на протяжении всех этих невероятных часов, больше пятидесяти раз встречаются с трудом, неверной рукой выведенные слова: Нестерпимо, невыносимо.

Такова плата за вход в этот рай (!)

Март 1955

II. С мескалином (Фрагменты)

Крайняя неловкость, тревога, внутренняя торжественность. Мир отступает от меня, возникает дистанция, она растет. (В темной комнате после приема 3/4 ампулы, содержащей 0,1 г мескалина)[48] Каждое слово стало нагруженным, слишком нагруженным, чтобы его теперь можно было произнести, слова переполнились, слова — гнезда, а огонь в камине остался единственным живым существом поблизости, обрел значимость, приковал внимание к себе и к своим странным движениям… Ожидание, которое с каждой минутой становится все более напряженным, все более настороженным, невыразимым и невыносимым… как долго я еще смогу его выносить?

………………………………..

Издалека, вроде легкого посвистывания ветра в штагах — предвещающий бурю озноб, озноб без участия тела, не на коже, абстрактный озноб, озноб в мастерской мозга, в области, которая не может сотрясаться от озноба.(озноб озноб подрагивание) От чего же она в таком случае сотрясается?

………………………

Как будто что-то раскрылось, раскрылось и велело собраться, (Что-то может произойти, целая уйма вещей может произойти.) и впереди какой-то мир, и что-то может произойти, множество вещей может произойти, и целое скопище возможностей, они так и кишат, возможности — как мурашки, и человек, шаги которого я смутно различаю рядом, может позвонить в дверь, войти, зажечь огонь, подняться на крышу, с криком кинуться с крыши вниз. (Поразительное кишение возможностей, каждая из которых жаждет реализоваться, спешит, неотвратимо наступает.) Может произойти все, что угодно, от меня ничего не зависит, и ни одному из возможных действий я бы не отдал предпочтения. Тем не менее я ничуть не взволнован всем этим. Важно здесь это «может», громадная волна возможностей, которых и так уже не счесть, а становится еще больше.