Портрет А

Мишо нечасто писал о любви. Но в этих его стихах звучит иногда такая беззащитность и простота, что делается не по себе. Как будто их написал не известный нам Мишо, а какой-то другой человек. Мы не будем разбирать личную жизнь Анри Мишо, хотя у его исследователей, как и у исследователей творчества каждого поэта, множество гипотез о том, какими привязанностями и отношениями навеяно то или иное стихотворение. В 1943 году он женился на Мари-Луизе Фердьер — она занималась историей искусств и училась у известного французского искусствоведа Анри Фосийона. Мишо познакомился с ней, когда она еще была замужем за Гастоном Фердьером, врачом-психиатром, сотрудником Жака Лакана, одного из основателей французской школы психоанализа. Семейная жизнь дала повод для нескольких жестоких и резких текстов, опубликованных по горячим следам. Позже Мишо не включал их ни в какие свои сборники, но сейчас при публикации полного собрания сочинений они представлены широкой публике, и по ним всякий может догадаться, что отношения супругов были непростыми. В 1948 году Мари-Луиза погибла в результате несчастного случая. После ее смерти Мишо написал пронзительную и трагическую поэму «Мы всё еще вдвоем», которую вначале опубликовал, а потом изъял из продажи — из-за ее слишком личного звучания. В ответ на письмо с соболезнованиями, которое послал ему Андре Жид, Мишо написал: «Я теперь многое узнал о страданиях и привязанности, и еще о любви, которую я, может быть, недостаточно ценил».

Имя Анри Мишо пока известно немногим российским читателям. Имена двух писателей, с которыми его сталкивала судьба, хорошо знакомы нашим соотечественникам. Он встречался с Владимиром Набоковым, а возможно, и общался с ним по поводу публикации в журнале «Мезюр» (в редколлегию которого Мишо вошел в 1936 г.) рассказа «Мадемуазель О». Этот рассказ Набокова, написанный вначале на французском, впоследствии был переведен автором на русский и стал частью автобиографической книги «Память, говори». Существует фотография, сделанная в 1937 г., на которой Мишо и Набоков сидят рядышком на заседании редколлегии «Мезюр».

С журнала «Мезюр» началось и заочное знакомство Мишо с Хорхе Луисом Борхесом, тоже автором журнала. Потом они встретятся в Буэнос-Айресе, куда Мишо приедет по приглашению аргентинского Пен-клуба. Вот как вспоминает об этих встречах Борхес:

«Мне он запомнился улыбчивым и безмятежным человеком, весьма проницательным, часто ироничным. (…) Он не следует никаким поветриям нашего времени. Он настороженно относится к Парижу, к литературным группировкам, к модным веяниям и, само собой, к культу Пабло Пикассо. С той же бесстрастностью и настороженностью он смотрит и на восточную философию».[91]

«Сколько мы проговорили с Анри Мишо такое уже множество лет назад на улицах и в кафе Буэнос-Айреса, правда, об этих разговорах у меня сохранились только смутные воспоминания — словно позабытая многозвучная музыка, немеркнущая радость. Я тогда перевел его „Дикаря в Азии“, и надеюсь, что не предал — в смысле итальянского каламбура[92] — эту пронзительную книгу, которую не назовешь ни восхвалением, ни выпадом, она — и то, и другое одновременно и еще многое сверх того.

Чуть позже произошел комичный эпизод. Мишо позволял себе кое-какие шутки в адрес древних и прославленных культур, вроде индийской или китайской, и у нас это никого не шокировало. Но зато когда он не совсем серьезно отнесся к нашей стране, нашлось множество людей, которые обвинили его в неблагодарности и оскорбительных выходках. Такие искажения перспективы забавляют.[93]

И по ту, и по эту сторону логики (все равно ведь фраза — это метафора) книге „Мои владения“ по-прежнему нет равных в современной литературе — в ней заложен почти необъяснимый заряд тревоги, неотвратимости и подавленности».[94]

Интересно, что именно о сборнике «Мои владения» вскоре после его опубликования один анонимный критик отзывался таким образом: «Это похоже на произведение сумасшедшего, или, по крайней мере, чертовски удачная имитация».

XI. Мишо на русском языке