Портрет А

А лошадь, стало быть, гораздо острее чувствует жизнь рядом с обезьяной, чем рядом с десятком других лошадей.

Если бы можно было выяснить, что лошадь теперь думает по поводу обезьяны, вполне возможно, что она бы сказала: «Вот черт! Я уже и не знаю».

Узнавание не углубляется со временем. Замечаешь различия. Привыкаешь к ним. Договариваешься. Но уже ничего друг в друге не понимаешь. Именно в силу этого рокового закона, тем, кто живет в Азии давно, и людям, имеющим с азиатами близкие отношения, уже не так просто сохранить на них взвешенный взгляд, а наивный профан может иногда попасть в самую точку.

* * *

Если вы прочтете «Хинд Сварадж»[23] — книгу, написанную Ганди,^{74} а потом какое-нибудь произведение любого другого человека, причастного к мировой политике, то увидите одно коренное отличие. В «Хинд Сварадж» чувствуется святость, есть ее неоспоримые признаки. В юности Ганди был маникальным болтуном и злюкой, его больше заботило создание образа предельной честности, чем сама честность, к тому же он был человек чувственный. С тех пор он продвинулся вперед. Он действительно искал Бога. Раз в неделю он устраивает день молчания — молчания и медитации. Вот за этот день молчания его и любят столько индусов — и я тоже.

Некоторые находят наивным то, что он провозглашает: «Если английские граждане хотят и дальше жить в Индии, они могут исповедовать свою религию и жить спокойно, но пусть прекратят убивать коров». Меня это крайне растрогало. Тот, кто думает, что англичане могут расстаться со своим beef[24] ради какой-то чужой страны, должно быть, на самом деле захвачен идеей всеобщего примирения. А ее важность переоценить трудно.

К сожалению, Ганди для Индии — всего лишь один из этапов.

На самом деле они им уже недовольны. Народ доволен. Но интеллектуалы явно от него отдалились. Они вкусили плодов Европы.

Европейская цивилизация — тоже религия. И никто не может перед ней устоять.

Сейчас самая модная вещь в Бенаресе — это кино.

Через двадцать лет они про свой Ганг и думать забудут![25]

Раньше цивилизация белых не выглядела соблазнительной ни для одного народа. Почти все народы могут обойтись без удобств. Но обойтись без развлечений? Кино и фонограф, и еще поезд — вот настоящие миссионеры с Запада.

Отцы иезуиты в Калькутте не преуспели с обращением в свою веру. У них в высших слоях общества нет и восьмой доли христиан. Но все обращаются в европеизацию, в европейскую культуру и даже становятся коммунистами!

Молодежь интересуется только Америкой и Россией. Другие страны годятся лишь для развлекательных поездок, это страны без своего кредо.

Они говорят, что вся европейская наука происходит от них (алгебра и пр.), и стоит им взяться за дело, как они сделают вдесятеро больше открытий, чем мы.

* * *

Не надо торопиться судить о школьнике, пока он за партой. Там он не такой, как на самом деле. А индусы восемь веков пробыли под властью иноземцев.

Я убежден, что когда индусы пробудут у власти десяток лет, система каст исчезнет.[26] Она продержалась три тысячелетия. Она будет сметена. Но это перестановка, которую люди у себя дома делают сами, а иностранец этого сделать не может.

* * *

Расовые предрассудки в Индии трудно не заметить. Индусы не выносят белых. Когда они нас видят, у них даже лицо меняется. Раньше, наверно, все было наоборот.

* * *

В Америке живет пара десятков народностей, но все равно есть на свете национальность «американец», и это что-то даже более зримое, чем многие несмешанные народы.

Есть даже национальность «парижанин».

А уж индус — тем более. Ганди совершенно прав, когда доказывает, что Индия едина, и только белые видят в ней тысячу народностей.

Они видят тысячу народностей потому, что не нашли ядра индусской индивидуальности.

Я тоже, скорей всего, не нашел, но я точно чувствую, что оно существует.

Дикарь в Китае

Китайцы — прирожденные ремесленники.

Китайцы выдумали все, что можно выдумать, если любишь мастерить.

Тележку, печатный станок, граверное искусство, порох, взрыватель, воздушного змея, счетчики в такси, водяную мельницу, антропометрию, иглотерапию, циркуляцию крови, возможно, компас и еще много чего.

Китайская письменность кажется языком предпринимателей, набором знаков, необходимых в мастерской.

Китаец — ремесленник, причем сноровистый. У него пальцы виолончелиста.

Не имея сноровки, нельзя быть китайцем, ничего не выйдет.

Даже для того, чтобы есть по-китайски двумя палочками, нужно приноровиться. Китайцы могли бы изобрести вилку — до этого додумались сотни народов — и есть вилкой. Но пользоваться инструментом, который не требует ни малейшей ловкости, им претит.

В Китае не существует понятия unskilled worker.[27]

Казалось бы, что может быть проще, чем продавать газеты на улице?

В Европе продавец газет — романтический горластый парнишка, который орет-надрывается во всю глотку: «Матэн! Энтран!^{75} Четвертый выпуск!» и кидается вам под ноги.