Портрет А

Арабская женщина ведет себя как волна. Танец живота — имейте в виду — не просто зрелище, приятное для глаз: нет, в вас поднимается волнение, вас захватывает, а чуть позже вы обнаруживаете себя в блаженном состоянии без малейшего представления о том, что с вами произошло и каким образом.

Эта тоже погружается в свои мечты: между вами раскидывается Аравия. Все закончилось.

Китаянка — другое дело. Китаянка — словно корень баньяна, который проникает повсюду, даже между листьями. Такой у нее нрав, и если уж вы ее привели в свою постель, пройдет много дней, прежде чем вы от нее отделаетесь.

Китаянка станет вами заниматься. Вы для нее как пациент в санатории. Она ни на секунду от вас не отвернется. Будет лепиться к вам, словно вьюнок, который не умеет расти один.

И самому непоседливому из мужчин она будет близкой и легкой спутницей — как простынка.

Китаянка следует вашим желаниям, но безо всякой приниженности, об этом и речи нет — она выполняет их тактично, точно и с любовью.

Наступает минута — вслед за минутами другого рода — когда практически всем хочется отдохнуть.

Вам — возможно, но не ей. Эта пчелка тут же начинает искать себе работу, и вот она уже старательно наводит порядок в вашем чемодане.

Настоящий урок китайского искусства. Смотришь на нее в потрясении. Нет ни одной булавки, ни одной зубочистки, к которой она бы не прикоснулась, не передвинула и не расположила идеальным образом, так что кажется, это знание накапливалось в ней веками и тысячелетиями.

С каждым предметом ей нужно познакомиться на ощупь, опробовать его, испытать и оценить, и прежде чем уложить его на место, она с ним играет. Потом, когда вы рассматриваете наведенный у вас в чемодане порядок, в его содержимом чувствуется какая-то свежесть, свежесть и к тому же твердость и внутренний баланс.

Говорить о любви китаянка может без конца, и от этого не устаешь, она может даже говорить о чем-то другом, и чаще всего так и происходит, сам ее язык — это язык любви, любовь односложна (стоит словам удлиниться, как у них становится отсутствующий и самовлюбленный вид, стоит сложиться фразе, и фраза вас разделяет).

Китайский язык односложен, и слоги эти самые короткие, самые неуверенные, в нем четыре певучих тона. Этот напев непритязателен. Как ветерок или пение птиц. Такой скромный и ласковый язык, что его можно слушать всю жизнь, не раздражаясь, даже если ничего не понимаешь.

Так и китаянка. И все-таки в этом не было бы ничего особенного, если бы не ее восхитительная способность к тому, что называют mitschlafen, спать вместе. Бывают мужчины столь непоседливые, что даже свою подушку сбрасывают на пол, сами того не замечая.

Как спит китаянка? Не могу объяснить, но благодаря какому-то чувству гармонии, присущему ей даже во сне, она двигается аккуратно и ни на минуту от вас не отделяется, следуя прекрасной, в сущности, цели — пребывать в гармонии вдвоем.

* * *

В Европе дело всегда кончается трагедией. Там никогда не тянулись к мудрости, в Европе-то (по крайней мере, после греков… у которых все уже было весьма спорно).

Трагизм во французском обществе, Эдип — у греков, любовь к несчастьям у русских, хвастливый трагизм итальянцев, одержимость трагизмом у испанцев, гамлетизм и прочее.

Если бы Христа не распяли, в Европе он не собрал бы и сотни учеников.

Его Страсти возбуждают людей.

Что бы стали делать испанцы, если бы не видели Христовых ран? И вся европейская литература — литература страдания, и никогда — мудрости. Пришлось дожидаться американцев Уолта Уитмена и автора «Уолдена»,^{78} чтобы услышать другой акцент.

Поэтому китайцы, у которых мало душераздирающих стихов, мало жалоб, европейцам не слишком интересны.

* * *

Китайцы относятся к смерти без малейшего трагизма. Один китайский философ заявляет без обиняков: «Старика, который не научился умереть, я назову бездельником».^{79} Вот уж действительно.

Между прочим, треть Китая занимают кладбища. Да какие кладбища!

Когда я впервые увидел, как выглядит в Китае сельская местность, она мне очень приглянулась. Могилы, целые горы могил (а точнее, целый склон одной горы и, в придачу, восточная сторона другой) — и все это усыпано могилами, только это не строгие прямоугольные могилы, а полукружья из камней… призывные полукружья. Ошибки быть не может, они вас зовут. Впрочем, это никого не пугает. Каждый китаец обзаводится гробом еще при жизни. Они со смертью на короткой ноге.

Если человек умирает в отдаленной провинции, то, пока его не перевезут в родные места, для него отводят специальную комнату, куда время от времени приходят его родственники: сын, дочь и прочие, там они могут встретиться друг с другом, немного поразмышлять, там они едят, разговаривают, играют в маджонг.

* * *