Портрет Алтовити

Старуха нас начала подкармливать. Вчера дала какой-то каши, позавчера – суп из лесных грибов. Здесь собирают грибы и варят. Мне все равно, что я ем, что я пью, во что одеваюсь. Морозы не стали меньше, деревья в лесу скрипят от холода, темнеет очень рано.

Когда он со мной – я могу все в жизни пережить. Я ничего не боюсь. Но без него оставаться нельзя. Мы с ним – один организм, одно тело, и все, что у нас есть – сердце, легкие, почки, мозг, – все поделено пополам. У меня низко-низко на животе, там, где почти и не видно, есть маленькая родинка. Он мне сказал вчера, что есть такое русское выражение: «Женщина с изюминкой».

Я спросила, с чего это он об этом? А он поцеловал меня прямо в родинку и говорит: «Вот с чего. Это про мою женщину сказано».

И у меня так заколотилось сердце от его слов.

Я его женщина.

С родителями почти не разговариваю. Да мне и некогда. Что у них происходит, тоже не знаю. Вчера в метро – поздно – видела маму. Она меня не заметила, сидела на лавочке и кого-то ждала. Мы с Костей отошли купить мороженого, и, когда я оглянулась, тот уже приближался к маме. Все, как я и думала: высокий и седой. Да, это он был в больнице. Мне это все безразлично.

Наш самолет послезавтра в четыре сорок. Что делать, не знаю.

29 января. Утро. Вчера Костя разговаривал с моей мамой. Он все, оказывается, ждал, что я это сделаю, но я не сделала, и он решил сам. Мы не поехали в Барвиху – да мне и некогда было, я ничего не собрала, ничего не приготовила – он позвонил утром, я была как пьяная, еле разговаривала, еле двигалась, такая слабость, и голова разламывалась, – и он сказал, что сейчас ко мне приедет.

Он приехал, папы не было, но мама была, и он сказал, что хотел бы с ней поговорить. Мама насторожилась, и он ей вдруг прямо в лицо все выпалил: «Послушайте, вы же тоже не хотите уезжать! Катя мне все про вас рассказала!» У мамы вытянулось лицо, а глаза широко раскрылись.

И – какая же она хитрая! – она его обняла, как будто это ее сын, и сказала: «Успокойся!»

Я никогда не буду такой, как она, – она все умеет делать с людьми, она как дрессировщица! Умеет их гладить, слушать, успокаивать, и они ей подчиняются, каждый из них думает, что она только с ним такая нежная, такая откровенная, а у нее просто такие руки, и такой голос, и такое со всеми очарование!

Они сидели с Костей на кухне, и мама махнула мне рукой, чтобы я вышла, но я была в своей комнате при открытой двери и все слышала, что она ему говорит! Она не стала сердиться или удивляться, что он ей такое бабахнул, а, наоборот, сказала: «Мы можем сейчас понять друг друга, потому что нам всем одинаково плохо. Но жизнь так устроена, что нужно уметь подчиняться. Если мы не подчинимся, будет еще хуже». Он что-то бурчал, я не расслышала, а мама сказала: «Главное, чтобы все были живы. Мы ничего не можем изменить там, где смерть. Пока жизнь, мы можем надеяться, можем ждать, можем пытаться. Сейчас мы должны вернуться в Нью-Йорк. Ричард, Катя и я. Но вы молоды, у вас обоих есть время, вы не должны чувствовать, что этот отъезд разлучает вас навсегда. Навсегда разлучает только смерть».

И она его – как заколдовала! Через пять минут – когда я вошла в кухню – они сидели и придумывали, как нам увидеться не позже чем летом, и она сказала, что я смогу приехать в Финляндию, и он тоже сможет, она готова купить ему билет, и вообще все будет хорошо, не надо отчаиваться, потому что мы молодые и у нас куча времени.

Я так и не знаю: до конца ли она была искренна?

29 января, вечер, 10.40. Костя ушел, завтра он будет нас провожать, поедет в аэропорт. Он сказал мне вчера, что мама права. Нельзя так отчаиваться, а надо надеяться и ждать. Главное, что мы встретились, нашли друг друга, все остальное в наших силах.

У него, сказал он, теперь будет стимул хорошо закончить школу, поступить в университет (он старше меня, ему семнадцать!), и он будет пытаться перевестись на учебу в Америку. Я сделала вид, что тоже так думаю (а это неправда!), стала собираться и случайно заснула.

А проснулась – и был уже глубокий вечер. Мне со сна показалось, что я только что пришла с похорон, но не могу вспомнить, кого сегодня хоронили!

Это был такой кошмар! Я лежала и пыталась вспомнить, кого же мы хоронили!

Так, наверное, сходят с ума.

Мне, конечно, только показалось, что я проснулась.

Это бывает во сне.

Мы улетаем в четыре сорок».

* * *

Доктор Груберт дочитал последнюю страницу и снял очки. Потом увидел, что несколько маленьких разрозненных листочков, вырванных, скорее всего, из записной книжки, скрепкой прикреплены к обложке. Он снова надел очки.

* * *

«…сначала я не верила, что он умер. Привыкаю к мысли, что его нет. Я только не понимаю: что это значит?

Как дико, что это так произошло.

Почему он попал в Чечню? Другие же не попадают. За что именно нам, ему? Он же хотел поступить в университет, потом перевестись сюда!

И другие так делают, у них получается.

* * *

…кто говорит, что я наркоманка? Чушь. Захочу – брошу. Если К. перестанет мне сниться каждую ночь и уйдет из меня, я вернусь и буду как все.