Портрет девушки в черном цвете

От этих слов Кире захотелось резко нажать на газ, она вцепилась в руль и повернулась к подруге.

— Уля, я даже не знаю что сказать. Расспрашивал о происшествии на дороге. Я плохо помню что тогда происходило. Не знала что ему сказать. Да он и не настаивал. В общем-то довольно милый парень, хоть и полицейский.

Она взглянула на Уршулу и даже испугалась. Подруга сидела вся белая, в глазах стояли слезы. Кира скорее свернула на обочину и остановила машину. Уршула закрыла глаза руками и затряслась в рыданиях.

— Мне так страшно, Кира, так страшно! Я боюсь они придут за мной. Я — монстр! Понимаешь, монстр! Это все время во мне. И я их убила, там на паркинге.

Слова прорывались сквозь стоны и всхлипывания. Кира обняла маленькую девушку и прижала к груди. Она не пыталась ничего сказать, да и что она могла сказать. Она только гладила Улю рукой по спине, по голове и шептала:

— Все будет хорошо. Все будет хорошо.

— Нет, ничего не будет. Это уже не первый раз. Так уже было, раньше. Знаешь как страшно, когда они горят? Это очень, очень страшно. И больно. Я знаю как больно.

“Когда они падают в темноте, это тоже страшно. Страшно до сих пор” — Она попыталась проглотить комок. — “А полицейский приходил ко мне из-за них”.

Произошедшее на лесной дороге завораживало своей страшной простотой. Неужели она способна на такое. Ужасало и ее абсолютное спокойствие и беззащитность людей против этой черной силы внутри. Нет, так она больше никогда не поступит.

Девушка в ее объятиях потихоньку успокаивалась. Рыдания перешли в одиночное всхлипывание, а она сидела, молчала, и только чувствовала, как слезы стекают у нее по щекам.

ГЛАВА 19. ДВЕ ЖЕНЩИНЫ

Шварцберг. ноябрь 1813 года.

— Генрих! Как Вы можете покинуть замок в это время! Наш сын совсем мал. И эти слухи о французских дезертирах в окрестных лесах. Мне не по себе.

Софи даже сама не могла понять, почему она так нервничает именно сегодня. Отлучки мужа были совсем нередки. Война уже откатилась далеко. Она давала о себе знать только иногда, главным образом всякими слухами. Вот только погода стояла странная. Тишина, вся природа поддалась тишине. Ни ветра, ни дождя. И необыкновенная красота лесов внизу, с не облетевшими узором разноцветных листьев.

— Дорогая! Но я как раз и хочу чтобы у нас разместили хотя бы небольшой гарнизон. И потом, с тобой остается Вахт и слуги. Ты же знаешь, наши люди вооружены. Закроете ворота и не будете никого впускать.

Конечно, Генрих, как всегда, говорил разумные вещи. Но тревога не отпускала. Что-то глубоко внутри протестовало против его отъезда.

Барон уехал. День проходил за днем. Она практически не покидала комнатку сына, только для прогулки по замковому двору. Маленький Генрих был на удивление спокойным ребенком. Во время его сна она пыталась читать, но несколько раз ловила себя на том, что совершенно не помнит прочитанного. На сердце словно лежала тяжесть и даже вид камня, который Софи иногда вынимала из шкатулки, не приносил обычного умиротворения.

Ее разбудили выстрелы во дворе. Один, второй. Она зажала уши. Хотелось забиться в угол, но она не могла. Затем трескотня затихла и слышался только крик на французском, переходящий в кашель и стон:

— Merde. Je suis blessé.

Внизу раздались тяжелые удары в дверь. “Куда мне, конечно к сыну!” Это она думала уже на бегу, но сделав всего несколько шагов по коридору почему-то заколебалась. “Камень!”. Она уже бежала в другую сторону, а внутри клокотала, искала выход сила.

Дверь была приоткрыта, и она переступила через порог переполненная мощью и гневом.

Ворвавшись в комнату, будто ураган, она столкнулась буквально лицом к лицу с управляющим Вахтом, который держал в руках открытую шкатулку. На его лице застыла совершенно неуместная, глупая улыбка.

А у стены стояла давняя гостья. Она сразу узнала ее. Все та же легкая, презрительная усмешка на безупречном, но страшно бледном лице. А в руках, в руках ее камень.

При виде Софи глаза француженки засияли торжеством и она сжала амулет в ладонях.

Баронесса не стала мешкать, а хлестнула потоком воздуха изо всех сил. Вахт отлетел к стене и остался лежать бесформенной кучей тряпья и изломанных конечностей. А Клио не сдвинулась ни на шаг. Даже не пошатнулась. Она просто сильнее сжала камень, так что косточки на руке побелели, и сощурилась.

— Не Софи, нет. Откуда у тебя это? Впрочем, мне все равно.

Женщина вдруг почувствовала как резко похолодало в комнате. Стужа протянула к ней свои ледяные пальцы. Она захватила все углы, все стены и покрыла комнату серебряными узорами инея. Казалось сейчас станет невозможно дышать, воздух вот-вот превратится в ледяную крупу прямо в легких. Софи отбила, растопила ледяное дыхание теплом своего тела. А Клио стояла и улыбалась. Её явно забавляло происходящее. “Стереть эту улыбочку, стереть. Нет, не дотянуться… Жаль”.