Портрет Дориана Грея

"I am so sorry, Harry," he cried, "but really it is entirely your fault.	Ради бога, простите, Гарри! -- воскликнул Дориан.-- Но, в сущности, опоздал я по вашей вине.
That book you sent me so fascinated me that I forgot how the time was going."	Книга, которую вы мне прислали, так меня околдовала, что я и не заметил, как прошел день.
"Yes: I thought you would like it," replied his host, rising from his chair.	-- Я так и знал, что она вам понравится, -отозвался лорд Генри, вставая.
"I didn't say I liked it, Harry.	-- Я не говорил, что она мне нравится.
I said it fascinated me.	Я сказал: "околдовала".
There is a great difference."	Это далеко не одно и то же.
"Ah, you have discovered that?" murmured Lord Henry.	-- Ага, вы уже поняли разницу? -- проронил лорд Генри.
And they passed into the dining-room.	Они направились в столовую.
CHAPTER XI	ГЛАВА XI
For years, Dorian Gray could not free himself from the influence of this book.	В течение многих лет Дориан Грей не мог освободиться от влияния этой книги.
Or perhaps it would be more accurate to say that he never sought to free himself from it.	Вернее говоря, он вовсе не старался от него освободиться.
He procured from Paris no less than nine large-paper copies of the first edition, and had them bound in different colours, so that they might suit his various moods and the changing fancies of a nature over which he seemed, at times, to have almost entirely lost control.	Он выписал из Парижа целых девять экземпляров, роскошно изданных, и заказал для них переплеты разных цветов, -- цвета эти должны были гармонировать с его настроениями и прихотями изменчивой фантазии, с которой он уже почти не мог совладать.
The hero, the wonderful young Parisian, in whom the romantic and the scientific temperaments were so strangely blended, became to him a kind of prefiguring type of himself. And, indeed, the whole book seemed to him to contain the story of his own life, written before he had lived it.	Герой книги, молодой парижанин, в котором так своеобразно сочетались романтичность и трезвый ум ученого, казался Дориану прототипом его самого, а вся книга -- историей его жизни, написанной раньше, чем он ее пережил.
In one point he was more fortunate than the novel's fantastic hero.	В одном Дориан был счастливее героя этого романа.
He never knew-never, indeed, had any cause to know-that somewhat grotesque dread of mirrors, and polished metal surfaces, and still water, which came upon the young Parisian so early in his life, and was occasioned by the sudden decay of a beauty that had once, apparently, been so remarkable.	Он никогда не испытывал, и ему не суждено было никогда испытать болезненный страх перед зеркалами, блестящей поверхностью металлических предметов и водной гладью, -страх, который с ранних лет узнал молодой парижанин, когда внезапно утратил свою поразительную красоту.
It was with an almost cruel joy-and perhaps in nearly every joy, as certainly in every pleasure, cruelty has its place-that he used to read the latter part of the book, with its really tragic, if somewhat over-emphasised, account of the sorrow and despair of one who had himself lost what in others, and in the world, he had most dearly valued.	Последние главы книги, в которых с подлинно трагическим, хотя и несколько преувеличенным пафосом описывались скорбь и отчаяние человека, потерявшего то, что он больше всего ценил в других людях и в окружающем мире, Дориан читал с чувством, похожим на злорадство, -- впрочем, в радости, как и во всяком наслаждении, почти всегда есть нечто жестокое.