Портрет Дориана Грея

Так, по крайней мере, считал Дориан Грей. Его поражала ограниченность тех, кто представлял себе человеческую личность как нечто неизменное, устойчивое и однородное по своей сущности. Для него человек был существом с мириадами жизней и мириадами ощущений, многогранным живым организмом, несущим в себе причудливое наследие мыслей и страстей, чья плоть заражена чудовищными недугами предков. Он любил прогуливаться по мрачной холодной картинной галерее в своем поместье и разглядывать портреты тех, чья кровь текла в его жилах. Вот Филип Герберт, упомянутый Фрэнсисом Осборном в «Мемуарах о годах правления королевы Елизаветы и короля Якова» как «обласканный всем двором за свою красоту, которая продержалась недолго». Дориан задавался вопросом: не повторяет ли он отчасти жизненного пути юного Герберта? Мог ли неизвестный науке губительный микроб перебираться из поколения в поколение, пока не добрался до его собственного тела? Или именно нахлынувшее в студии Бэзила Холлуорда острое осознание гибнущей красоты заставило невольно высказать вслух безумное желание, изменившее всю его жизнь?.. А вот стоит сэр Энтони Шерард в расшитом золотом красном камзоле, украшенной драгоценными камнями мантии, в брыжах и манжетах тончайшего кружева, и у ног его сложены черные с серебром доспехи. Что за наследие оставил он своему потомку? Завещал ли ему любовник Джованны Неаполитанской свои пороки и свой позор? Не были его собственные поступки лишь мечтами предка, которые тот не осмелился воплотить в жизнь?.. А вот с поблекшего холста улыбается леди Элизабет Деверо в газовой накидке, вышитом жемчугом корсаже и с розовыми рукавами с прорезями. В правой руке у нее цветок, левая сжимает эмалевое ожерелье из белых и алых роз. На столике рядом лежат мандолина и яблоко. На маленьких узконосых туфельках красуются объемные зеленые розетты. Дориан знал всю ее жизнь и странные истории о ее любовниках. Передались ли ему от нее какие-нибудь черты характера? Овальные глаза с набрякшими веками будто разглядывают его с любопытством. Как насчет Джорджа Уиллоуби с напудренными волосами и гротескными мушками на лице? До чего порочным он выглядит: смуглое угрюмое лицо, чувственные губы изогнуты в гримасе отвращения. Унизанные кольцами руки прикрывают тончайшие кружевные манжеты. В своем восемнадцатом веке он был тем еще франтом и другом юности лорда Феррарса. А как насчет второго лорда Бикингема, неизменного спутника принца-регента во всех его самых безумных выходках, свидетеля тайного брака принца с миссис Фицгерберт? До чего горделив и прекрасен этот красавец с каштановыми кудрями, стоящий в надменной позе! Какие страсти оставил он в наследство потомкам? Среди современников он пользовался дурной славой и возглавлял оргии в особняке принца-регента Карлтон-Хаус. На груди сияет звезда ордена Подвязки. Рядом висит портрет его жены — бледной женщины с тонкими губами, одетой во все черное. Ее кровь также течет в жилах Дориана. До чего все это любопытно! А вот и его мать, похожая лицом на леди Гамильтон, с влажными, словно смоченными красным вином губами, которые унаследовал и он сам. От нее ему досталась и красота, и страсть к красоте других. Смеется над ним, стоя в платье вакханки. В волосах листья винограда. Из чаши в руках сочится багряный сок. Краски на картине поблекли, но глаза сохранили удивительную глубину и яркость цвета. Казалось, они следуют за ним повсюду.

Предки у человека есть не только в роду — есть они и в литературе, причем многие из них куда ближе ему по духу и темпераменту, да и влияние их гораздо сильнее. Временами Дориану Грею представлялось, что вся мировая история — всего лишь летопись его собственной жизни, только не той, что он проживает в действительности, а той, которую рисует ему воображение под влиянием разума и страстей. Дориану были хорошо знакомы эти странные и жуткие фигуры, проходившие по мировой сцене и делавшие грех столь заманчивым, а порок столь утонченным. Ему казалось, что каким-то непостижимым образом их жизни принадлежат ему.