Портрет Дориана Грея

Герой удивительного романа, так повлиявшего на жизнь Дориана, и сам был одержим этой странной фантазией. В седьмой главе он рассказывает, как в обличии Тиберия сидел в саду на острове Капри, увенчанный лаврами, что защищают от молнии, и читал скандальные сочинения Элефантиды, а вокруг сновали белые карлики и павлины, и флейтист передразнивал кадильщика фимиама. Был он и Калигулой, бражничал в конюшне с жокеями в зеленых ливреях и трапезничал в кормушке слоновой кости вместе со своей лошадью, налобник которой был расшит драгоценными камнями. Он был Домицианом, брел по коридору с полированными мраморными стенами, судорожным взором силясь увидеть отражение клинка, что прервет его жизнь, и томился тоской, страшной taedium vitae[28], настигающей тех, кому жизнь не отказывает ни в чем. Он был Нероном и вглядывался в прозрачный изумруд, любуясь кровавой бойней на арене цирка, потом в украшенном жемчугом пурпурном паланкине, влекомом мулами с серебряными подковами, возвращался по Гранатовой аллее в Золотой дворец, слыша приветствия толпы. Он был Гелиогабалом, раскрашивал свое лицо красками и рядился в женское платье, велел привезти из Карфагена богиню Луны и соединил ее в мистическом браке с богом Солнца.

Снова и снова Дориан перечитывал эту потрясающую главу и две следующие, в которых словно в затейливых гобеленах или искусных эмалях изображались ужасные и прекрасные лики тех, кого пороки, кровь и скука превратили в чудовищ или свели с ума. Филиппо, герцог Миланский, умертвил неверную жену и накрасил ей губы алым ядом, чтобы ее любовник принял смерть от поцелуя той, с кем миловался. Пьетро Барбо, венецианец, известный как Павел Второй, тщеславно претендовал на титул Формоза, что значит Прекрасный, а тиара стоимостью двести тысяч флоринов досталась ему ценой страшного греха. Джан-Мария Висконти, травивший людей собаками; труп Висконти усыпала розами любившая его проститутка. Борджиа-братоубийца на белом коне, в мантии, обагренной кровью Перотто. Пьетро Риарио, сын и фаворит Сикста Четвертого, юный кардинал и архиепископ Флоренции, чья красота не уступала лишь его развращенности; он принимал Элеонору Арагонскую в шатре из белого и алого шелка, украшенном нимфами и кентаврами, и велел выкрасить золотой краской мальчика, чтобы тот подавал им на пиру словно Ганимед или Гилас. Эццелино, одержимый страстью к красной крови, как другие одержимы страстью к красному вину; его меланхолию могло развеять лишь зрелище смерти; говорили, что он сын дьявола и надул своего отца при игре в кости, поставив на кон собственную душу. Джанбаттиста Чибо, в насмешку именовавший себя Невинным, в чьи ослабшие жилы еврей-лекарь влил кровь трех мальчиков. Сиджисмондо Малатеста, любовник Изоты и правитель Римини, чье богато одетое чучело сожгли в Риме как врага Господа и человека; он подал яд первой жене Джинерве д’Эсте в изумрудном кубке и задушил свою вторую жену Поликсену салфеткой, а в честь своей порочной страсти к Изоте дельи Атти построил языческий храм для христианских богослужений. Карл Шестой чрезмерно восторгался женой своего брата, и прокаженный предсказал ему грядущее от этой любви безумие; когда разум короля помутился, то успокоить его могли лишь сарацинские карты, изображавшие Любовь, Смерть и Безумие. Грифонетто Бальоне в коротком камзоле и расшитом драгоценными камнями головном уборе на акантоподобных локонах, зарезавший своего двоюродного брата Асторре с невестой, а также юного Симонетто Бальоне с пажом; столь прекрасный собой, что когда он умирал на желтой площади в Перуджи, даже недруги не смогли сдержать слез, и проклявшая его Аталанта благословила убийцу в последний путь.

Их всех отличала невообразимая притягательность. Ночью они приходили к Дориану во сне, днем он грезил о них наяву. В эпоху Возрождения бытовали самые необычные способы отравления — к примеру, с помощью шлема или факела, вышитой перчатки или украшенного драгоценностями веера, золоченого футляра с ароматическими травами или янтарного ожерелья. А Дориан Грей был отравлен книгой. В иные моменты он воспринимал зло лишь как средство воплощения своей концепции прекрасного.

Глава 12

Как он часто вспоминал впоследствии, случилось это девятого ноября, накануне его тридцать восьмого дня рождения. Около одиннадцати ночи он возвращался с ужина у лорда Генри, завернувшись в густые меха, поскольку было холодно и стоял густой туман. На углу площади Гросвенор и Саут-Одли-стрит мимо него быстро прошел человек в длинном сером пальто с поднятым воротником и с кожаным саквояжем в руке. Дориан его узнал. Это был Бэзил Холлуорд. На юношу накатил беспричинный страх. Он сделал вид, что не заметил художника, и быстро направился к своему дому.

Однако Холлуорд его заметил. Он остановился на тротуаре, затем поспешил следом за Дорианом и вскоре положил руку ему на плечо.