Портрет Дориана Грея

Когда пробило половину десятого, Дориан провел рукой но лбу, быстро встал и оделся даже тщательнее, чем обыкновенно, с особой заботливостью выбрав галстук и булавку и несколько раз переменив кольца. Он долго завтракал, пробовал различные блюда, разговаривая с лакеем о новых ливреях, которые он намеревался заказать для своих людей в Сельби, и просмотрел всю корреспонденцию. Некоторые из писем вызвали у него улыбку. Три из них его раздосадовали. Одно он прочел несколько раз и затем, разорвав его на мелкие кусочки, со скучающим видом прошептал: «Что за ужасная вещь — эта женская память!» — как сказал когда-то и лорд Генри.

Выпив свою обычную чашку черного кофе, Дориан медленно вытер губы салфеткой, знаком велел лакею подождать, сел к столу и написал два письма. Одно он положил себе в карман, другое подал слуге.

— Отнесите это в Хертфорд-стрит, № 152, Френсис, а если мистер Кэмпбелл выехал из города, узнайте его адрес.

Как только он остался один, он закурил папиросу и, взяв лист бумаги, принялся рисовать на нем сначала цветы и разные архитектурные мотивы, а затем и человеческие лица. Вдруг он заметил, что каждое рисуемое им лицо имело необыкновенное сходство с Бэзилем Холлуордом. Он нахмурился, встал и, перейдя к книжному шкафу, взял из него книжку наудачу. Он твердо решил не думать о случившемся до тех пор, пока в этом не явится безусловной необходимости.

Растянувшись на кушетке, Дориан взглянул на заглавие книги: «Эмали и камеи» Готье, в издании Шарпантье, на японской бумаге, с офортами Жакмара. Переплет был из лимонно-зеленой кожи с тисненой золотою решеткой, усеянной гранатами. Книга была подарена Адрианом Сингльтоном. Перелистывая страницы, он остановился на стихотворении о руке Ласенера, холодной желтой руке, «с которой еще не смыты следы мучительства», с пушком красных волос и «пальцами Фавна». Он взглянул на свои белые пальцы, тонкие у концов, и перешел к этим чудным стансам о Венеции:

«Sur un gamme cromatique
Le sein de perles ruisselant
La Venus de l'Adriatique
Sort de leau son corps rose et blanc
Les dômes, sur lazur des ondes
Suivant la phrase au pur contour,
Senflent comme des gorges rondes
Que soulève un soupir damour.
Lesquif aborde et me dépose,
Jetant son amarre au pilier,
Devant unde façade rose,
Sur le marbre dun escalier»[11]

Как были восхитительны эти стансы! При чтении их казалось, будто плывешь по зеленым лагунам розово-жемчужного города, в черной гондоле с серебряным носом и стелющимися по воде занавесками. Самые строки казались Дориану теми прямыми бирюзово-голубыми линиями, которые тянутся за вами по воде, когда вы плывете к Лидо. Внезапные вспышки красок напоминали ему игру цветов на радужных шейках птиц, порхающих вокруг высокой колокольни Кампаниллы, похожей на медовые соты, или прохаживающихся с величавой грацией под темными сводами аркад. Закинув голову, полузакрыв глаза, Дориан снова и снова повторял про себя:

«Devant une façade rose,
Sur la marbre d'un escalier».

Вся Венеция была в этих двух строках. Ему вспомнилась проведенная там осень и чудесная любовь, заставившая его натворить восхитительных, безумных глупостей. В каждом городе есть свой романтизм. Но Венеция, как и Оксфорд, сохранила свой романтический фон. А для каждого истинного романтика фон — это все, или почти все… Некоторое время и Бэзиль провел с ним в Венеции; он сходил с ума от Тинторетто. Бедный Бэзиль! Какой ужасной смертью он умер!

Дориан вздохнул и снова взялся за книгу, стараясь забыться. Он читал о ласточках, сновавших в маленьком саиё в Смирне, где сидят хаджи и перебирают янтарные четки, а купцы в тюрбанах курят свои длинные трубки с кисточками и важно беседуют друг с другом. Он читал про обелиск на Place de la Concorde, плачущий гранитными слезами в своем одиноком изгнании, без солнца, и страстно стремящийся обратно, к покрытому лотосами Нилу, где покоятся сфинксы и живут розово-красные ибисы и белые ястребы с золочеными когтями, а крокодилы с маленькими берилловыми глазками медленно движутся по зеленому, дымящемуся илу; он задумался над строками, музыка которых навеяна зацелованным мрамором, тем странным изваянием, которое Готье уподобляет голосу контральто, тем «un monstre charmant»[12] что лежит в порфировой комнате в Лувре…

Но, спустя некоторое время, книга выпала из рук Дориана. Он стал нервничать, и его охватил припадок страха. Что, если Алан Кэмпбелль выехал из Англии? Целые дни пройдут до его возвращения. Может быть, он еще откажется прийти? Что тогда делать? Каждое мгновение было вопросом жизни и смерти.