Дориан пробормотал изящный комплимент и обвел взглядом комнату. Да, без сомнения, это была скучная компания. Двоих он прежде никогда не встречал, а остальное общество составляли: Эрнест Гарроден, одна из тех посредственностей средних лет, которые так распространены в лондонских клубах, личность, лишенная врагов, но искренне нелюбимая своими друзьями; леди Рёкстон, крикливо одетая особа сорока семи лет, с крючковатым носом, всегда старавшаяся себя скомпрометировать, но до такой степени неинтересная, что, к ее большому огорчению, невозможно было поверить во что-либо, позорившее ее; миссис Эрлин, шумливая безличность, прелестная заика с венецианскими рыжими волосами; леди Алиса Чэпмен, дочь хозяйки, безвкусно одетая, некрасивая женщина с таким характерно-британским лицом, которое, раз увидев, никогда не вспомнишь потом; и муж ее, краснощекий господин с седыми бакенбардами, который, подобно многим людям его класса, воображал, что необыкновенная веселость могла искупить полнейшее отсутствие мыслей.
Дориан уже начинал жалеть, что пришел, когда леди Нарборо, взглянув на большие, золоченые часы, причудливыми изгибами раскинувшиеся на камине, задрапированном лиловою тканью, воскликнула:
— Как это бессовестно со стороны Генри Уоттона так опаздывать! Я нарочно за ним посылала сегодня утром, и он дал слово не заставлять меня ждать напрасно.
Ожидание прихода Генри служило уже некоторым утешением, и, когда дверь отворилась, и Дориан услышал его медлительный, музыкальный голос, придававший прелесть неискреннему извинению, он перестал испытывать скуку.
Но за обедом Дориан ничего не мог есть. Тарелку за тарелкой уносили нетронутой. Леди Нарборо журила его за «оскорбление бедного Адольфа, специально для него придумавшего menu», как она уверяла, а лорд Генри взглядывал на него время от времени, удивляясь его молчанию и рассеянному виду. Порою слуга наполнял его бокал шампанским. Дориан жадно пил, но, казалось, его жажда возрастала.
Когда подали chaud-froid, лорд Генри спросил наконец:
— Дориан, что с вами сегодня? Вы как будто сами не свой.
— Он, вероятно, влюблен! — вскричала леди Нарборо, — и боится признаться, чтобы не возбудить моей ревности. Он совершенно прав: я, конечно, приревную.
— Дорогая леди Нарборо, — улыбаясь, возразил Дориан, — я уже целую неделю не был влюблен; с тех самых пор, как г-жа де-Ферроль уехала отсюда.
— Как это вы, мужчины, можете влюбляться в нее! — воскликнула старая дама. — Я этого никогда не могу понять.
— Просто потому, что она напоминает вас, когда вы были девочкой, леди Нарборо, — сказал лорд Генри. — Она — единственное звено между нами и вашими короткими платьями.
— Она не помнит моих коротких платьев, лорд Генри. Но я хорошо помню ее в Вене тридцать лет тому назад, помню, как она тогда была декольтирована.
— Она и теперь еще декольтирована, — ответил он, беря оливку своими длинными пальцами, — и когда она одета в очень элегантное платье, она напоминает роскошное издание скверного французского романа. Она поистине удивительна и полна неожиданностей. А ее способности к семейным привязанностям положительно необыкновенны. Когда умер ее третий муж, волосы у нее от огорчения стали совсем золотыми.
— Гарри, как это можно?! — воскликнул Дориан.
— Это самое романтическое объяснение, — засмеялась хозяйка. — Но… ее третий муж, лорд Генри! Разве вы хотите сказать, что Ферроль — четвертый?
— Конечно, леди Нарборо.
— Я не верю ни одному вашему слову!
— Ну, так спросите мистера Грея. Он — один из ее ближайших друзей.
— Правда это, мистер Грей?
— Она уверяет меня в этом, леди Нарборо, — сказал Дориан. — Я спросил ее, не бальзамирует ли она сердца своих мужей, подобно Маргарите Наваррской, и не носит ли их на поясе. Она сказала, что нет, потому что ни у одного из них не было сердца.
— Четыре мужа! Признаюсь, это уже trop de zele.
— Тгор d'audace[13]
, я сказал ей, — возразил Дориан.— О, у нее на все хватит смелости, мой милый! А что из себя представляет Ферроль? Я его не знаю.
— Мужья очень красивых женщин всегда принадлежат к разряду преступников, — заявил лорд Генри, потягивая вино.
Леди Нарборо ударила его веером.
— Лорд Генри, меня вовсе не удивляет, что свет считает вас крайне безнравственным.
— Какой же это свет? — спросил лорд Генри, поднимая брови. — Может быть, тот свет? С этим светом я в прекрасных отношениях.
— Все, кого я знаю, говорят, что вы крайне безнравственны! — воскликнула старая дама, качая головой.
Лорд Генри несколько минут помолчал с серьезным видом.
— Просто чудовищно, — проговорил он наконец, — до чего люди в наши дни усвоили привычку говорить правду у человека за спиной.
— Ну, он прямо неисправим! — воскликнул Дориан, нагибаясь вперед на своем стуле.
— Надеюсь, и то так, — смеясь, сказала хозяйка. — Но, право, если вы все так до смешного обожаете m-me де-Ферроль, я снова выйду замуж, чтобы не отстать от моды.