Портрет Дориана Грея

— Разве вам хочется, чтобы я согласился с приговором Европы? — спросил он.

— Что же говорит о нас Европа?

— Что Тартюф эмигрировал в Англию и открыл там лавочку.

— Уж не ваше ли это открытие, Гарри?

— Уступаю его вам.

— Я не могу им воспользоваться. Оно слишком правдиво.

— Вам нечего бояться. Наши соотечественники не узнают описаний.

— Они практичны.

— Они скорее хитры, чем практичны. Когда они сводят свой баланс, они погашают глупость богатством, а порок — лицемерием.

— И все-таки мы совершили великие дела.

— Великие дела нам навязали, Гледис.

— Мы несли их бремя.

— Только до биржи.

Герцогиня покачала головой.

— Я верю в нашу расу.

— Она представляет собою пережиток предприимчивости.

— Она еще может развиваться.

— Упадок меня больше привлекает.

— Ну, а искусство? — спросила она.

— Оно — болезнь.

— А любовь?

— Иллюзия.

— А религия?

— Модная замена веры.

— Вы — скептик.

— Никогда! Скептицизм — начало веры.

— Что же вы такое?

— Определить, значит — ограничить.

— Дайте мне хоть нить.

— Нити всегда обрываются. Вы бы заблудились в лабиринте.

— Вы меня пугаете. Поговорим о чем-нибудь другом.

— Наш хозяин — превосходная тема для разговора. Много лет тому назад он был прозван Прекрасным Принцем.

— Ах, не напоминайте мне об этом! — воскликнул Дориан Грей.

— Наш хозяин не особенно любезен сегодня, — ответила герцогиня, краснея. — Кажется, он думает, что Монмоут женился на мне исключительно из-за научных соображений, как на лучшем экземпляре современных бабочек.

— Но, надеюсь, он не проткнет вас булавкой? — сказал, смеясь, Дориан.

— О! моя горничная делает это всегда, мистер Грей, когда она мной недовольна.

— А из-за чего же она бывает вами недовольна, герцогиня?

— Из-за самых пустяков, мистер Грей, уверяю вас. Обыкновенно из-за того, что я вхожу без десяти минут девять и говорю ей, что я должна быть одета к половине девятого.

— Как это несправедливо с ее стороны! Вам бы следовало рассчитать ее.

— Я не смею, мистер Грей. Ведь она придумывает для меня шляпки. Помните мою шляпку на garden party у леди Хильстон? Вы, конечно, не помните, но все же это очень мило, что вы притворяетесь, будто помните. Ну, так она сделала эту шляпку из ничего. Все хорошие шляпки делаются из ничего.

— Как и все хорошие репутации, Гледис, — вставил лорд Генри. — Каждый успех в обществе порождает врага. Надо быть посредственностью, чтобы заслужить популярность.

— Только не у женщин! — возразила герцогиня, качая головою: — а женщины правят миром. Уверяю вас, мы не выносим посредственностей. Мы, женщины, как сказал кто-то, любим ушами, точно так же, как вы, мужчины, любите глазами… если вообще вы когда-нибудь любите.

— Мне кажется, что мы никогда не делаем ничего другого! — прошептал Дориан.

— А! тогда, значит, вы никогда не можете действительно любить, мистер Грей, — ответила герцогиня с притворной грустью.

— Дорогая Гледис! Как можно так говорить! — воскликнул лорд Генри, — Нежное чувство живет повторениями, а повторение превращает страсть в искусство. Кроме того, каждый раз, когда чувствуешь, что любишь, любишь впервые. Перемена объектов любви не нарушает единства страсти. Она только углубляет ее. В лучшем случае в жизни выпадает на нашу долю одно только большое чувство, и тайна жизни заключается в том, чтобы как можно чаще повторять это чувство.

— Даже и тогда, когда это чувство заставляло когда-то страдать, Гарри? — спросила герцогиня после паузы.

— Особенно, когда оно заставляло страдать, — ответил лорд Генри.

Герцогиня обернулась и посмотрела на Дориана Грея с каким-то странным выражением во взгляде:

— Что скажете вы об этом, мистер Грей? — осведомилась она.

Дориан помолчал с минуту, потом откинул голову и засмеялся.

— Я всегда соглашаюсь с Гарри, герцогиня.

— Даже когда он неправ?

— Гарри всегда прав.

— И его философия делает вас счастливым?

— Я никогда не искал счастья. Кто жаждет счастья? Я искал наслаждения.

— И находили его, мистер Грей?

— Часто. Слишком часто!

Герцогиня вздохнула.

— Я же ищу только покоя, — проговорила она, — И если я не пойду сейчас переодеваться, я буду лишена его сегодня.

— Позвольте мне срезать вам несколько орхидей, герцогиня! — сказал Дориан, встал и направился в другой конец оранжереи.

— Вы бессовестно с ним флиртуете, — сказал своей кузине лорд Генри. — Вам бы следовало быть осторожнее: он чересчур обаятелен.

— Если бы он не был обаятелен, то не было бы и битвы.

— Значит, эллин против эллина?

— Я на стороне троянцев. Они сражались за женщину.

— Они были побеждены.

— Есть вещи более страшные, чем поражение, — ответила она.

— Вы скачете сломя голову.

— Быстрота пробуждает жизнь.

— Я запишу это сегодня в своем дневнике.

— Что?

— Что обжегшийся ребенок стремится к огню.

— Я даже не опалена. Мои крылья не тронуты.

— Вы пользуетесь крыльями для чего угодно, но только не затем, чтоб улететь.

— Смелость перешла от мужчин к женщинам. Для нас это новое переживание.

— У вас есть соперник.

— Кто?

Он засмеялся.

— Леди Нарборо, — шепнул он. — Она его обожает.

— Вы будите мои опасения. Обращение к древности для нас, романтиков, — опасно.

— Романтиков! Вы — во всеоружии научных методов.