Портрет и вокруг

— Привыкнете.

— Разумеется… Но пока мне пусто без нее. Я рад, что расправился с ней: это было необходимо. Но когда многолетней распре подводишь черту, ощущение неважнецкое…

— Да, — осторожно поддакнул я.

— Когда кто-то ежедневно тебя ненавидит, ты чувствуешь, что ты живешь.

Мы говорили о том, что человек всегда недоволен. Грызется с кем-то — плохо, не грызется ни с кем — опять плохо. Мы жевали эту смолу минут пять или даже десять. Потом я шагнул чуть в сторону.

— Если вы тоскуете по былому, — сказал я, — могу вам сосватать подходящую личность.

— Кто это?

— Моя соседка. В нашем подъезде живет.

— Злая, что ли? — Он понял, что шутка. Засмеялся. Разговор пошел свободнее. И безответственнее. И тут я начал тихую и легкую подмену:

— Я тоже, Павел Леонидович, разобрался до конца с одним человеком — и тоже на душе как-то пусто.

Он сам вспомнил:

— С тем, который тебе не давал покоя, — с тем, в котором загадка?

— Точно.

— Разгадал?

— Вроде бы да.

— Это любопытно, — откликнулся он.

И я спешно — ловя на слове — пошел на приземление. Вниз. С облаков.

— А вы приходите, Павел Леонидович, если время, конечно, есть.

— К тебе в гости?

— Я собрал о нем большой материал. Интересный. Действительно интересный.

— Прийти? — Он призадумался.

— Прийти, послушать и оценить мой кропотливый труд, — сказал я и этак засмеялся. Вроде как скромничал и одновременно пытался шутить. Есть такая интонация. Шучу, дескать, потому, что смущаюсь. И тут же довольно прозрачным намеком подсовывалось вот что: вы ведь как-никак мой учитель, Павел Леонидович, вот и послушайте меня, оцените, явите милость.

И был еще намек, совсем дальний, приглушенный: может быть, из этого материала можно сделать сценарий?

И в намеке наживочка, уже вовсе еле различимая: может быть, совместно, а?

Но все это, разумеется, было размыто основной разговорной интонацией — проникновенной и, сколько можно и уместно, просительной. Потому что я именно просил Старохатова — просил, хотел любой ценой его зазвать. Заполучить. Заманить к себе. И вот все вместе сложилось в слова:

— Послушать и оценить мой труд — приходите, а?

— Сейчас?.. Прямо сию минуту? — Он засмеялся.

— Да… Если можете.

Я повесил трубку. И тут же быстренько выдворил из дому Аню. Старохатов на машине, минута — и будет тут. Аня встрепенулась:

— С Машенькой?.. Уходить?.. Погулять?

— Да. Да. Да.

* * *

И вот мы сидели на кухне. Он и я. Он сидел на том уютном месте, что у окна; там можно выложить на стол локоть и чтоб голова удобно и царственно опиралась на левую руку — тем более что голова была именно седая и львиная у Павла Леонидовича Старохатова в ту минуту. И голова и поза стали у него, если так можно выразиться, особенно львиными или вдвойне львиными, когда он понял, зачем его пригласили. А он быстро понял. Тут же.

— Понятно, — раздельно сказал он, кивнув и поглядев мне в глаза.

И еще раз:

— Понятно, — и опять кивнул, игру принял. Не вскипел, не фыркнул, не очень даже удивился — потому что не из тех, кто вскипает и удивляется: «Значит, это меня, Старохатова, он раскусил. Ну-ка, послушаем». На лице был покой: мне, дескать, даже любопытно… Жаль, дескать, только, что эти магнитофонные записи так и шибают в нос вырождением искусства и современной дешевкой. Ну да ладно. Послушаем.

И мы слушали.

Он смотрел в окно — вполоборота. И я тоже в те минуты смотрел в окно. А магнитофон работал. Лента шуршала и сухо потрескивала, шла сценка Коли Оконникова и Старохатова.

С нее когда-то началось.

Коля Оконников. Я вам очень благодарен, Павел Леонидович.

Старохатов. Ну-ну, Коля, пустяки.

Коля. Не пустяки, Павел Леонидович. Я прекрасно понимаю, что это не пустяки, — не отказывайтесь, Павел Леонидович.

Старохатов (спокойно и холодно, ловя на слове). А я не отказываюсь, Коля. Мы будем соавторами.

Коля (он онемел; и тут же — поспешно, машинально). Ну конечно. Ну ясно. Само собой…

Сцена была впечатляющая, что и говорить. Но шла в моем пересказе. Моим голосом.

А далее пошли документы. Первым документальным куском шел разговор с Лысым пьянчужкой Сценаристом. За столиком. С пивом.

«Он меня спас. Он улучшил сцены. Он перелопатил весь мой Сценарий».

«Помог, да?» (Мой вопрос.)

«Это великий человек — великий, великий!»

«Пей пиво».

«Он помог, как помогает отец. Как помогает брат. Бескорыстно. Искренне. Никто и никогда не помогал мне, как помог Старохатов».

«Он не взял с тебя ни копейки — ты уверен? Тебе пиво случайно не отшибло мозги?» (Мое уточнение.)

«О чем ты говоришь!»

Переход к документальному тексту не мог не сработать. И он сработал: Старохатов тихонечко присвистнул — дескать, ого!

Потом поинтересовался:

— Кто это? — Он ждал ответа и пытался припомнить сам (а пьянчужка Сценарист все говорил, говорил, говорил — и все захлебывался в самом сильном и единственном за всю свою жизнь восторге).

Я назвал фамилию.

— Верно. Был такой… Вспомнил, — кивнул Старохатов. И я увидел по его лицу, что это так и есть. Вспомнил.

* * *