Портрет кавалера в голубом камзоле

– То и значит… Год назад я познакомился с Полиной. Без ведома Зубова, естественно. Начал ухаживать за ней. Тайно! Мы провели вместе несколько вечеров… Ну да, да! Наши отношения не были платоническими. Жемчужная оказалась довольно чувственной дамой, я увлекся ею… однако любовный угар быстро рассеялся. Как только я раскусил ее, моя страсть угасла.

– Раскусили?

– Видите ли… – Сатин откинулся на спинку кресла и закатил глаза. – Зубов придумал эту женщину. Он создал ее в своем воображении, изваял из мрамора своих иллюзий, как Пигмалион – Галатею. И возвел на пьедестал. Он думал, что любовь оживит эту статую, как по просьбе Пигмалиона Афродита оживила вышедшую из-под его резца скульптуру прекрасной девушки. Но мифы остаются мифами. А в жизни – другие реалии. Признаться, меня заворожила эта история. Зубов так носился с Полиной Жемчужной, что я…

– Захотели отведать плода с чужого дерева? – подсказала Глория.

Банкир, казалось, обрадовался. Он с готовностью ухватился за эту идею и принялся ее развивать.

– Вы правильно выразились! Запретный плод сладок. Весьма и весьма… Я сам не ожидал от себя такой прыти, такого любовного пыла. Я заразился от Зубова его иллюзорной страстью к актрисе. Начал молиться его богине и чуть не принес на чужой алтарь собственное сердце. Актриса меняла маску за маской, а я принимал ее игру за чистую монету.

– Заблуждения заразны, – кивнула Глория. – Вопрос в том, насколько вы поддались наваждению?

– Моя любовная лихорадка длилась месяц, не больше. Я быстро пошел на поправку.

– Что же вас исцелило, если не секрет?

– Лекарство простое: я заглянул в душу «богини» и… отрезвел. Полина была не той, за кого себя выдавала. Знаете, склонность к лицедейству – опаснейшая штука! Человеку неискушенному трудно отличить притворство от правды.

Сатин казался искренним. Но за этой нарочитой искренностью скрывалась недосказанность. Чем больше и охотнее он говорил, тем сильнее Глория сомневалась в его словах. Не то чтобы банкир лгал… скорее, он недоговаривал. Признавая очевидный факт, он вуалировал истинную подоплеку дела. И этой истинной подоплекой являлась отнюдь не страсть…

Возможно, он обхаживал Жемчужную в надежде с ее помощью добиться того, чего не мог заполучить иным путем. Он переоценил ее влияние на Зубова…

– Что вы пообещали Полине? – без обиняков спросила она. – Вечную любовь? Законный брак? Деньги?

Сатин при всем его хваленом самообладании не сумел скрыть изумления. Его брови дрогнули, подбородок отвис. Это секундное замешательство не укрылось ни от Глории, ни от Лаврова. Банкир взял себя в руки, но было поздно.

– Я сулил ей золотые горы… – не стал отрицать он. – Мне вдруг показалось, что, если она отвергнет мои чувства, все рухнет…

– Что именно рухнет?

Сатин сболтнул лишнее и озадаченно замолчал. Эта красивая, уверенная в себе дама провоцировала его… тонко, почти незаметно загоняя в расставленную ловушку.

– О, черт! Вы бьете прямо в цель…

– И не промахиваюсь, – подтвердила Глория.

Лавров переводил недоуменный взгляд с банкира на женщину и обратно, пытаясь разгадать их тактику.

Глория представила, какой сложный выбор встал перед Жемчужной, когда та познакомилась с Сатиным. Новый поклонник ничем не уступал Зубову, – ни по достатку и общественному положению, ни по внешним данным… Да, он не любил театр и не был одержим искусством, как Валерий Яковлевич. Зато он предложил ей руку, сердце и обеспеченное будущее. Она отдавала себе отчет, что все старания Зубова не сделают ее звездой первой величины… каковой в свое время являлась непревзойденная, несравненная Прасковья Жемчугова, окруженная романтическим ореолом любви и смерти. Больше всего Полина боялась не оправдать надежд своего покровителя и потерять его поддержку. Тогда придет конец ее сценической карьере и материальному благополучию… ее беззаботной жизни в столице. Раз за разом играя любовь на театральных подмостках, ей ничего не стоило сыграть любовь в реальной жизни. Разве жизнь – не тот же театр? И что есть реальность, как не очередная иллюзия, в которую все верят?

Полина перестала ощущать себя вне театра, перестала разделять свое бытие на две части – истинную и мнимую. Она перешла зыбкую грань между воображаемым и действительным. Перевоплощение стало привычкой, характером, судьбой…

Она сумела уверить себя, что любит Зубова всей душой и готова на любые жертвы ради него. Она усмиряла свою гордыню и прикидывалась той, которую он хотел в ней видеть. Она черпала вдохновение в мечтах о счастье, которое переживала на сцене… и которое ускользало от нее за порогом храма искусства…

И вот Полине попадается человек, который не связывает свои чувства к ней с артистическим талантом… и любит ее прежде всего как женщину, – не как певицу и актрису. Видит в ней ее самое, а не давно умершую Прасковью, не Офелию, не Джульетту, не Клеопатру…