Портрет кавалера в голубом камзоле

Зубов побагровел, казалось, он вот-вот взорвется. Его окружило облако клокочущей злости. Эта злость была так явно видна, что Глория удивилась, как она раньше не замечала подобных вещей. Она довела хозяина дома до исступления. Тот лишился любимой женщины, а теперь посягают на его картины, – единственное, что у него осталось…

Однако результат рискованной просьбы оказался тем самым, на который она рассчитывала. Зубов уступил.

– Черт с вами! – процедил он, вынимая руки из карманов и складывая их перед грудью. – Богу богово, а дьяволу дьяволово… Идите за мной. Медиум… Ха!

Галерея представляла собой вытянутый зал, стены которого занимали картины в старинном духе, – в большинстве своем портреты. Это были крестьянские девушки с пухлыми щеками, в кокошниках или с лентой на волосах… барышни с мечтательными глазами… вельможи золотого екатерининского века… их жены и дочери в напудренных париках… вальяжные помещики и румяные помещицы…

Глорию охватило непостижимое очарование этих безвозвратно канувших в лету людей, которые, словно живые, взирали на потомков с трепетным любопытством.

Зубов молча сопровождал гостью, переходя за ее спиной от портрета к портрету. Его тяжелое дыхание и звук шагов эхом отдавались под высоким потолком. Он сам не знал, почему сдался и привел ее сюда. Должно быть, устал от бессмысленного упрямства. Никто и ничто не заставит его продать полотна… но если на них посмотрят, от картин не убудет. Ведь они предназначены для созерцания…

– Вы собираете только портреты? – спросила Глория, поворачиваясь к хозяину.

– Да…

Она безошибочно нашла изображение графини Прасковьи Ивановны Шереметевой и надолго замерла перед ним. В чертах этой печальной и страстной женщины проступало неуловимое сходство с Полиной Жемчужной. Весьма и весьма отдаленное… Черные завитки волос надо лбом, тонкий овал лица, нервная линия бровей, чувственные губы…

– Это копия, – угрюмо сообщил Зубов. – Оригинал находится в музее. Прасковью писал крепостной художник Николай Аргунов, безответно влюбленный в нее… Только любящий человек способен передать кистью и красками не только внешний облик, но скрытую красоту души…

На последней фразе складки на его переносице разгладились, голос смягчился. Трагические нотки обрели поэтическое звучание. Он, несомненно, переживал глубочайшую внутреннюю драму, убедив себя, что Шереметев испытывал те же страдания… На самом деле между той и этой любовной историей лежала бездонная пропасть.

Глория разрушила магию момента безжалостными словами:

– Вы льстите себе, господин Зубов.

«Как она догадалась?» – вздрогнул он. И, не в силах остановиться, продолжал играть чужую, навязанную себе роль. У него не получился Антоний и не получался граф Шереметев… он запутался в образах, словно в тенетах. А быть просто Зубовым оказалось сложной задачей. Он не имел понятия, как это – «быть Зубовым».

– Ненавижу лесть, – вырвалось у него.

Между тем гостья обратилась к нему с неизбежным вопросом, который задавали ему все, кто удостоился чести посетить галерею:

– А что это за деревянные створки?

– Ставни…

– Почему они здесь? Вместо картины?

Он чуял в ее словах подвох, как зверь чует запах охотника. Сатин охотится именно за этим полотном, – ни за каким другим. Банкир врет! Он придумал покупателя-француза с одной целью, – обмануть Зубова. Плут готов выложить кругленькую сумму за картины, будто ему нужны все. Лукавый бес! Его происки видны невооруженным глазом…

– Разве Сатин не разъяснил вам суть дела?

– Повторяю вам, я не знакома с господином Сатиным…

– Пф-ффф-фф…

Глория вдруг поняла, что ее миссия провалилась. Хозяин показал ей все свои полотна, кроме одного, – ради которого она явилась сюда. Она сама только сейчас сообразила, в чем заключался смысл ее поездки в загородную резиденцию Зубова. В том, чтобы увидеть…

Но кто сказал, что для этого необходимы глаза?

Карлик, потирая ладони, маячил за ее спиной. Она выдержала очередной экзамен.

«Ну? И что теперь? – едва не вылетело из ее уст. – Как мне быть с этим человеком, с этой картиной… со всем, что за ними стоит?»

* * *

Черный Лог.

Глория ворочалась в своей мягкой постели с боку на бок, – сон не шел. Она все перебирала и перебирала в памяти мельчайшие подробности встречи с Зубовым.

Допустила ли она ошибку? Или беседа протекала в единственно верном русле?

Вероятно, Зубов так же лежит без сна в своей роскошной спальне, мучимый противоречивыми чувствами. Он откровенно обрадовался, когда она начала прощаться…

Санта молча привез хозяйку домой, но его молчание было красноречивее слов. Он извелся, пока Глория не вышла из калитки в сопровождении охранника. Какие только ужасы не посетили его седую голову. Еще полчаса, и он бы перелез через забор и отправился вызволять свою хозяйку. Он ощущал ответственность за нее перед Агафоном. Тот умер, но не освободил Санту от службы.