Портрет леди

Джилберт Озмонд вел себя очень сдержанно – от того яркого пламени успеха, которое, очевидно, полыхало в нем, исходило на удивление мало дыма. Удовлетворенность никогда не принимала в нем вульгарной формы; волнение у этого при любых обстоятельствах прекрасно владевшего собой человека было, по существу, торжеством самообладания. Такая ситуация, однако, делала его совершенно восхитительным возлюбленным. Он никогда не забывался и потому постоянно оставался любезным и нежным, сохраняя на лице выражение преданности. Озмонд был абсолютно счастлив – мадам Мерль сделала ему неоценимый подарок. Что могло быть прекраснее, чем находиться рядом с чудесным высокой души существом? Ибо в этом случае он мог наслаждаться чудесной мягкостью своей избранницы, тогда как все высокие ее порывы были бы оценены окружающим обществом, готовым преклоняться перед проявлением превосходства. Когда твоя спутница обладает быстрым, живым умом, который все схватывает на лету, какого еще великого дара остается желать? Мистеру Озмонду было мало видеть свою мысль репродуцированной в буквальном смысле слова – при этом она теряла свое очарование и звучала плоско и неприятно. Он предпочитал, чтобы в чьем-то переложении его мысль становилась ярче, отражаясь от блестящей поверхности его собственного ума. Его эгоизм состоял не в том, чтобы иметь тупую жену и выделяться на ее фоне, – ум его избранницы должен быть не глиняным, а серебряным блюдом, куда он мог поместить спелые плоды своих мыслей, а это блюдо должно было подчеркнуть их красоту. Так что беседа с ней могла всегда быть чем-то вроде изысканного десерта. Озмонд нашел этот блеск серебра в Изабелле – стоило тихонько постучать костяшкой пальца по ее воображению, и раздавался мелодичный звон. Он прекрасно знал, хотя ему никто и не говорил об этом, что его союз с Изабеллой вызовет недовольство ее родственников; но он всегда обращался с ней, как с абсолютно независимым человеком, и поэтому ему не требовалось выражать сожаления по поводу отношения ее семейства к их браку. Тем не менее как-то утром он позволил себе сделать короткое замечание:

– Вашему семейству не нравится, что в имущественном отношении мы неравны. Они считают, что я люблю ваши деньги.

– Вы говорите о тете и о кузене? – спросила Изабелла. – Откуда вы знаете, что они думают?

– Вы ни разу не сказали, что они довольны, и, когда я недавно написал миссис Тачетт, она мне не ответила. Если бы ваши родственники обрадовались, они бы как-то это да показали, и факт моей бедности и вашего богатства – наиболее очевидное объяснение их поведению. Конечно, когда человек без состояния женится на богатой девушке, ему следует ожидать, что ему поставят это в вину. Но меня это не тревожит. Меня заботит только одно – ваше счастье. Мне все равно, что думают другие. Мне всегда это было безразлично, и почему я должен начинать волноваться сейчас, когда так вознагражден? Не стану делать вид, будто мне жаль, что вы богаты. Я рад этому. Я восхищаюсь всем, что связано с вами, – деньги это или добродетель. Однако мне кажется, я прекрасно доказал, что могу обходиться без больших средств. За всю свою жизнь я ни разу, в отличие от остальных людей, не стремился заработать ни пенни и потому должен вызывать наименьшие подозрения. Но если вашим родным угодно подозревать меня – пусть. В общем-то, это вполне понятно. Со временем они лучше узнают меня – как и вы. А я, вместо того, чтобы волноваться, буду просто благодарен судьбе за жизнь и любовь.