Портрет поздней империи. Андрей Битов

Битов был неистощим на выдумки и оригинальные идеи. Так, в 2010 году, в столетнюю годовщину смерти Льва Толстого, он выступил с идеей памятника Хаджи-Мурату неподалеку от Ясной Поляны — в виде кованого непокоренного, несгибаемого репейника. Рядом с памятным камнем весом более тридцати тонн, привезенным из Дагестана, установлена плита, на которой выбито посвящение на русском и арабском языках: «Да упокоит Господь души всех, погибших в Кавказских войнах». Может быть, впервые человек другой культуры по-настоящему понял и полюбил Кавказ.

А еще он с Резо Габриадзе придумал памятник зайцу, который остановил Пушкина по дороге на Сенатскую площадь. Памятник зайцу был открыт в Михайловском накануне юбилея восстания декабристов. Самый маленький в мире памятник — Чижику-пыжику на Фонтанке — тоже идея Битова.

Четверть века битовского правления отнюдь не были безоблачными. Очередным недоброжелателям он ответил вот такими стишками:

Мне подставы не впервой:
Я не свой, хоть волком вой.
Ты не мучай куклу вуду _—
Я уже другим не буду.

Битов тем и хорош, что он был и остался неповторимой планетой, большим русским писателем. Он принципиально не подписывал коллективных писем, его голос не сливался с общим хором: «Я, Битов Андрей Георгиевич, никому никогда не прослойка, не герой и не жертва, а один человек, писавший и говоривший что думаю. И поскольку я один, расколоть меня невозможно».

2019

Олег Хлебников Переделкино Три ошибки Андрея Битова

© О. Хлебников

Он умел и любил думать вслух. Причем втягивал собеседника в азартный процесс своего мышления. Мне повезло участвовать в этих действах много раз. В самых разных местах: и в Москве, и в Питере, и в Абхазии, и в Дании, и в Ирландии.

В Москве и Питере он жил практически одновременно. Его квартира на Красносельской соседствовала с Ленинградским вокзалом, а его квартира на площади Восстания — с Московским. Вот он и неутомительно ездил туда-сюда. Когда я ему звонил по мобильнику, никогда не знал, где он пребывает и по какой квартире сейчас разгуливает в своем махровом халате (вернее, в каком-то из них, махровых). После посещения любой из этих квартир я выходил с головой, удивительно переполненной мыслями — не своими, битовскими.

А в Абхазии на последних там Днях советской литературы в 1984 году в разрушенной впоследствии во время грузино-абхазской войны гостинице «Абхазия» мы оказались в соседних номерах. Номера имели балконы. И благодаря этим балконам я убедился, что у нас с Андреем Георгиевичем совпадают физиологические циклы. После по-кавказски щедрых банкетов с обильными возлияниями мы каждое утро в одно и то же время выходили глотнуть свежего воздуха и сначала с удивлением, а потом уже привычно, озирая окрестность, упирались взглядом друг в друга. Но ни разу не рассмеялись — не позволяла серьезность задачи, стоявшей перед каждым: быть как огурчик на грядущем выступлении.

В очередной раз мы так встретились глазами в тот день, когда устроители должны были красиво вбить главный гвоздь программы — конно-абхазскую джигитовку где-то под Сухуми. Встретившись глазами, мы потом их быстро отвели, чтобы посмотреть на часы. И — о ужас! — мы безнадежно опоздали. Я немотивированно засуетился. Битов спокойно и как-то чуть гундосо сказал: «Пойдем на улицу пить кофе».

Ближайшая кофейня располагалась прямо напротив отеля. И первым ее посетителем, которого мы увидели скорбно склоненным над чашечкой кофе по-турецки, оказался… Фазиль Искандер. Битов меланхолично констатировал: «Ну вот, третьим будет».

Надо сказать, что у Битова с Искандером были очень теплые отношения. Кроме всего прочего, они легко и радостно уживались в одном доме в Переделкине. И Андрей Георгиевич сочувствовал Фазилю Абдуловичу, повторявшему во время нашего кофепития одну фразу: «Зачем я сюда приехал? У меня здесь все умерли!»

В общем, мы стояли у столика на улице, попивали кофе и вдруг… О, это волшебное для литературы слово! Вдруг появился, как-то склубился из плотного сухумского воздуха Женя Рейн! Он был тогда в опале и в Днях советской литературы не участвовал. Рейн только что прибыл на катере из Батуми и был крайне возбужден — сразу начал рассказывать про какую-то свою победу на любовном (скорее сексуальном) фронте. Битов его перебил:

«Ты хочешь участвовать в Днях литературы?» Женя кивнул. И Битов начал думать вслух, как это организовать. И ведь придумал! И опальный Рейн стал полноправным членом делегации. И это стало первой на моей памяти ошибкой умного Битова.

Дело в том, что после каждого застолья Рейн стал воровать бутылки неоприходованного коньяка. Андрей Георгиевич это заметил и попенял ему, но — бесполезно…