Портрет с одной неизвестной

– Нет… не надо, – наконец выдавил из себя Павел.

– Присядьте, – сказала Лиза и проворно подставила стул. Странно, но, может, ему действительно плохо стало?

Павел сел и прикрыл рукой глаза. Лиза тоже села, продолжая бессмысленно крутить в руках бокалы. Милка топталась в дверях и из-за спины корчила рожи.

В комнату заглянули Леонид и Вадим, но Милка замахала на них руками, и они удалились. Подруги переглядывались, не зная, что предпринять.

– Можно мне вина? – наконец, тихо произнес Павел и попытался улыбнуться.

– Да не вопрос, конечно! – сказала Лиза.

– Вам лучше? – спросила Милка.

– Я… мне… да, мне лучше, намного лучше.

– Слава богу.

– Лиза, вы даже не представляете, – он начал медленно, переводя взгляд то на портрет, то на Лизу, – вы даже не представляете, насколько лучше. Я и не предполагал, то есть… Простите, я, наверное, вас напугал. Милица, вы тоже простите. И теперь я хочу сказать… хотя понимаю, что мои слова вам могут показаться бредом…

– Могут, но это ничего, – резонно вставила Милка.

– Мила, погоди. Так что вы хотите сказать, Паш?

– Тогда с самого начала. Когда я впервые вас увидел – сразу понял, что все это не просто так, – он на минуту остановился. – Это знак, понимаете? Такое чувство, что мы должны были встретиться! И я должен был попасть сюда, к вам на дачу!

«А крыша-то у него – набекрень», – подумала Лиза и почему-то занервничала.

– А при чем тут… – начала она.

– Подождите, не перебивайте, пожалуйста. Хорошо! Нет, давайте лучше так. Откуда у вас этот портрет?

– От деда.

– А у него?

– Вместе с домом купил.

– Вы уверены?

– Абсолютно. Или вы намекаете на то, что я обчистила ближайший музей? А в чем, собственно, дело? Объясните, наконец.

– Дело в том, Лизонька, что это Брюллов.

– Карл?

– Да, именно, – с энтузиазмом подтвердил Павел, – Карл Павлович Брюллов.

– Какая досада. По правде сказать, я надеялась, что это Рембрандт. А что вы пили, Павел? – с иронией поинтересовалась Лиза.

– Я не понимаю, вы серьезно говорите? Какой Брюллов? Тот, что в Третьяковке? Лиза, я не понимаю, скажи, это шутка? – нетерпеливо спрашивала Милка.

– Никакая не шутка, – серьезно сказал копиист, не отрывая взгляда от портрета. Он даже не заметил, что в дверях показались улыбающиеся физиономии Вадима и Лени. Оба были уже прилично, выражаясь Симиными словами, поддатые.

– Какая шутка, девочки? А нам рассказать? Вы тут уединились, а мы… а нам без вас скучно, – растягивая слова, пропел Леонид.

– Да подождите вы. Тут такое дело… – оборвала их Милица.

– А дело в том, что Павел утверждает, будто картину, – Лиза заговорила нарочито медленно, – которую вы тут видите, написал не меньше не дешевле, как Карл Брюллов. Я правильно вас поняла?

– Да, абсолютно правильно. Но давайте лучше поговорим об этом потом.

– Потом? Как потом? Нет уж, нет уж. Давайте сейчас.

– Не похоже, – отрезал Вадим.

– Я тоже считаю, что не похоже, – согласился Леонид – С какой стати Брюллов – я эту тетку помню с детства, она всегда тут висела. Правда ведь, Лизок?

– Вы, конечно, можете мне не верить. Что ж, это естественно. Но я могу доказать, что прав, – заявил Павел.

– Интересно, как? – спросила Лиза.

– Да-да, я бы тоже с удовольствием послушал. Ты, Паш, конечно, с классиками дело имеешь… Но тут круто забираешь. Брюл-лов, – вставил Вадим.

– Послушайте, вы ему слова сказать не даете. Лизка! Ты что, не понимаешь! А вдруг правда… это же здорово!

– Спасибо, Милица. Похоже, вы моя единственная защитница.

– Но это же просто смешно. Все работы художника такого уровня, доложу я вам, давно в каталогах. Как говорится, посчитаны, пронумерованы, проштампованы… Я, конечно, не эксперт из Третьяковки, но все же в состоянии сказать, что портретец и правда старенький. Девятнашка, вторая половина, подписи нет, а значит, НХ, – Вадим важно подошел к картине, сосредоточенно забегал по ней глазами. – А что на обороте? Посмотреть можно?

– Нет там никакой подписи.

– А что такое НХ? – спросила Мила.

– Это значит – неизвестный художник. Что мне давно известно, – вздохнув, протянула Лизавета. – У деда с бабкой картина долго висела у печки, поэтому ее правый нижний угол пострадал. Ни подписи, ни буквы, ни крючка – ничего не осталось.

– Ну, если вы закончили, можно, я продолжу? – вновь напомнил о себе копиист. Он уже пришел в себя и обрел прежнюю спокойную манеру говорить. – Так вот, художник, чье имя нельзя произносить, долгое время жил за границей.

– В Италии, – не преминул вставить Вадим.