Портрет тирана

Могу засвидетельствовать, что квартира отца нисколько не походила на изображенную в Акте лавку нищего старьевщика. У Антонова-Овсеенко было ценное собрание книг, как и подобает писателю и публицисту, владевшему несколькими европейскими языками. Но библиотека в опись не попала. Так же как и подлинные гравюры известных художников, пишущая машинка, радиола с восемью альбомами пластинок, драгоценности жены, ее беличья шуба, дорогие французские духи, купленные в Париже проездом из Испании на родину, и многое-многое другое.

Не один Антонов-Овсеенко был ограблен лубянскими мародерами. Грабили арестованных, грабили народ, грабили государство. Забирали научные рукописи, стихи, романы, пьесы, изобретения. Сколько ценного, уникального сожгли как «не относящееся к делу»…

* * *

Проскрипции, введенные впервые в древнем Риме в годы диктатуры Луция Суллы, стали не только орудием расправы с политическими противниками, но и средством обогащения.

Ничто не ново под луной…

* * *

У «врагов народа» хапали все: имущество, жен, квартиры. К 1939 году все лучшие дома Москвы и Ленинграда, да и других городов, оказались заселенными сотрудниками НКВД, их родственниками и близкими.

Присваивали названия городов — бессмертия ради. (В свое время в столице Черкессии Баталпашинску дали имя главы правительства Российской Федерации Сулимова. После убийства Сулимова город нарекли Ежово-Черкесском, в честь главы Органов. Когда Сталин убрал Ежова, на карте появился Черкесск… Одна из многих географических метаморфоз сталинского безвременья.)

Разве они не заслужили бессмертия?

…Вот он шествует по улице Горького, пресыщенный властью бывший начальник ГУЛАГа Борис Берман[158]. Жирные груди отягощены орденами, руки украшены драгоценными перстнями. На мизинце левой — длинный, изящно изогнутый ноготь…

Вспоминается другой лубянский мандарин, начальник следственного отдела полковник Бененсон. Как он красовался перед подчиненными, не сумевшими добиться от меня признания в террористической деятельности. То был процветающий сноб, типичный представитель новой жандармской касты (выражение Маяковского). Им Сталин предоставил все жизненные блага: несчитанные деньги и закрытые магазины, ложи в театрах и заграничные путешествия, роскошные квартиры и приморские виллы.

Когда рабочие отдыхают во дворцах бывшей царской знати, это можно воспринимать как историческую справедливость: они своими руками создавали архитектурные шедевры. Но заплечных дел мастера в княжеских паласах… Гнусно.

* * *

1929 год. Москва. При Ягоде, в одной из лубянских камер сидела юная девушка. Она расстелила прямо на грязном полу дорогое котиковое манто, предложила лечь рядом бывалой каторжанке:

— Все равно пропадет. Мне отсюда не выйти. Эти манто нам выдают как спецовку… Сначала в райкоме комсомола объясняют, что доверяют тебе важную государственную работу. И направляют в ГПУ. А там поясняют: надо помочь родине обезвредить врагов. «Вы такая красивая и молодая, вам будет удобно бывать в ресторанах». Снабжают шикарной одеждой, сулят златые горы. И ничегошеньки не просят взамен. Надо лишь кое с кем встретиться, кое-что запомнить, беседовать, даже пофлиртовать можно. Потом кое-кому сообщить…

Одна встреча с иностранцем оказалась роковой. Он — сын спичечного короля, мы полюбили друг друга, уехали с ним в Березники. Через некоторое время его выслали из Союза, и я осталась одна. Меня арестовали, хотели заставить написать, будто я от него беременна. Я отказалась. Тогда они сами сфабриковали письма, вымогая от моего имени валюту…

1935 год. Саратов. В городскую больницу привезли умирающую девятнадцатилетнюю девушку. Она только что вышла замуж за военного. Не знала она, что он служит в Органах. А узнав, разве бы отвернулась от него?

«Муж» пригласил ее вскоре после свадьбы в Дом Красной армии и бросил на потребу приятелям (у блатных это называется «пустить бабу под трамвай» или «устроить очередуху»). После нечеловеческих надругательств девушка выпила сулемы и умерла в мучениях.

Верно заметил Джордж Орвелл:

«К несчастью, правда о зверствах значительно хуже того, что способны выдумать органы пропаганды»[159].

1939 год. Ростов-на-Дону. По рассказам девиц, попавших в тюрьму, в Ростове в те годы для партийных бонз был устроен бордель. Дело было поставлено на вполне современный лад: банд ерша, альбомы фотографий красавиц, европейская кухня, тонкие вина, шелковое белье, световые эффекты…

Упразднив вместе с прочими институтами буржуазного общества дома терпимости, мог ли Владимир Ленин предполагать в близком социалистическом будущем развитие такой самодеятельности?..

* * *

Грязных, гнусных людишек набирали в Лубянское войско. Шпик Постельников, персонаж Н.С. Лескова, в минуту паскудного откровения жалуется студенту, которого сейчас вот предаст в руки стражи: