История так тщательно писавшегося портрета сложилась далеко не просто. Перешедший к племяннику Д. П. Трощинского вместе с изображенным на портрете поместьем „Кагарлык“, он с тем же поместьем перешел во владение купцов Мясниковых, которым поспешил продать владения деда внучатый племянник. В свою очередь, Мясниковы постарались извлечь как можно больше выгоды из доставшихся им богатств. В 1868 году картинная галерея Д. П. Трощинского была распродана с аукциона, когда о судьбе работы Боровиковского хлопотал перед П. М. Третьяковым А. Г. Горавский. Хлопоты оказались безрезультатными и спустя три года. Портрет неоднократно менял владельцев, пока в 1925 году не поступил в Третьяковскую галерею.
…А может быть, все дело было в том, что он не умел отказывать, говорить „нет“, когда просили, обижать жестким, непререкаемым ответом. „Князь Александр Ник[олаевич] зашел… с любовию предлагает э чтобы завтра начать портрет Родиона Александровича“, — запись в дневнике от 22 сентября 1822 года. Министр народного просвещения и духовных дел князь А. Н. Голицын находит возможным навестить художника в его мастерской, но когда Боровиковский на следующий день направляется со всем своим художническим багажом в дом бывшего обер-гофмейстера, члена Государственного совета Р. А. Кошелева, лакей предлагает ему явиться назавтра. Что особенного, если какому-то портретисту придется еще раз проделать тот же путь. Если дальше сеансы и наладились, то все же заказчик оказался достаточно капризным: портрет он заставит переписать, „чтобы сделать волосы темно-русые и сюртук темно-коричневый“.
Выступает в роли заказчика и сам А. Н. Голицын, правда, между делом, которое заключалось в росписи его домовой церкви — с ней Боровиковскому придется немало повозиться. С иконами было проще. Заказы на них не прекращались, приносили небольшой, но постоянный доход, обеспечивавший безбедное существование вместе с помогавшими в этом ремесленном роде живописи учениками. Кстати, за каждого из них художник брал в год по полтораста рублей, уча, по всей вероятности, главным образом копированию и всякого рода церковным поделкам. Но Боровиковский и сам придавал образам определенное значение, если, приобретя в начале 1820-х годов литографский станок, выполнил литографии не портретов, а прежде всего четырех евангелистов из Казанского собора.
И еще Михайловский замок. В 1819 году земляк М. С. Урбанович-Пилецкий, директор Института глухонемых, вводит Боровиковского в собиравшийся здесь „Союз братства“. Разочарование в искусстве, трудности с заказчиками и Академией только увеличивали тягу к справедливости, к тому внутреннему самопознанию, которое, казалось, обещала новая секта. К тому же Боровиковский никак не был для ее членов чужим и неизвестным человеком. На рубеже нового века он писал мать руководившей „Союзом братства“ Е. Ф. Татариновой — Н. А. Буксгевден, урожденная Алексеева, была побочной дочерью Екатерины II и А. Г. Орлова-Чесменского. Преимущества, которыми пользовалась Татаринова, во многом определялись ее прямым родством с императором, не говоря о тех мистических увлечениях, которые побуждали Александра I посещать собрания татариновского кружка. Но и с возникновением гонений на любого рода секты двоюродная сестра императора была последней, на кого они, в конце концов, распространились.