Портреты моих современников (сборник)

Когда вновь подошли к пирамиде, то я попробовал сосчитать хотя бы наиболее крупные предметы. Насчитал двадцать девять остроносых зенитных снарядов, шесть огромных, почти в полметра длиной минометных мин и пятьдесят две мины поменьше, двенадцать ручных гранат с длинными ручками, сорок четыре «лимонки» и почти столько же толовых «стаканов». Кроме того, лежали десятки помятых, поломанных и исковерканных других взрывчатых устройств и их частей, полный мешок кускового тола, коробка с запалами, сотни патронов. Одну сторону пирамиды подпирали две круглые противотанковые мины – личный «вклад» Ивана Филипповича. Такого количества взрывчатки, собранной вместе, я еще никогда не видел. На какое-то мгновение мне стало жалко ее подрывать. Я вновь почувствовал волнение, глядя на продолговатые мины. Какой великой тайной должны обладать эти железные сигары, изготовленные на далеких заводах руками многих людей! Они были завезены сюда, в край зеленых холмов, леса и тишины, с одной целью – разрушать и убивать. И, пролежав в забвении и презрении много лет, покрывшись пылью, землей и ржавчиной, не потеряли своей устрашающей, магически притягательной силы.

Внимательно осмотрев плотно и аккуратно сложенную пирамиду, Иван Филиппович сказал, что взрывать все это буду я своим способом, и протянул мне пузырек с магнием и рулончик кинопленки. Радости моей не было предела. Но надо было не ударить лицом в грязь.

Стараясь быть как можно спокойнее, я быстро собрал из ручной гранаты, запала и кинопленки свою «систему», положил ее на пирамиду и хорошенько укрепил. Засыпав стык между пленкой и запалом горючей смесью, сказал: «Готово!»

«Я зайду на пригорок и, как только дам сигнал, поджигай и лети к лошадям, а я прибегу туда сверху», – спокойно произнес, будто посоветовал Иван Филиппович и, не дожидаясь моего ответа, пошел на гору.

Через несколько минут я услышал сигнал, поджег пленку и, убедившись, что она разгорелась, помчался по дну балки в укрытие. Поодаль лошадей уже стоял Иван Филиппович и курил папиросу. Едва я перевел дыхание, как мощный, словно землетрясение, толчок всколыхнул под ногами почву. На какое-то мгновение мне показалось, что зыбкая Земля сошла со своей оси, а Вселенная наполнилась длинным пронзительным свистом. Громовое эхо взрыва, как дикий зверь, долго билось о крутые склоны балки, пока не вырвалось через узкую ее горловину и унеслось далеко за синий лес. Под яблоней ржали всполошившиеся кони.

Выйдя из укрытия, мы увидели, как в небо поднимаются черные клубы дыма и из него оседают клочья сажи, пыль и ошметки дерна. Воздух был насыщен горьким запахом тола. На месте взрыва чернела глубокая воронка, на дне ее уже скопилось немного воды, которая вместе с синеватым песком обильно вытекала из крутых бортов выемки. На зеленых склонах балки сплошь виднелись черные бороздки от осколков и круглые пробоины в дерне, напоминавшие заячьи норы; из некоторых пробоин шел пар. Я извлек из земли несколько тяжелых горячих осколков – их рваные острые края, очерченные радужной каймой, казалось, еще мерцали, словно затухшие угли, синеватым пламенем. Иван Филиппович внимательно осматривал местность – не осталось ли невзорвавшихся боеприпасов. Но жаркое пламя взрыва поглотило и сожгло все, что было уложено в гремучую пирамиду. Наверное, это был самый большой взрыв, проведенный с помощью кинопленки.

Когда мы возвращались на подводе в село, Иван Филиппович сжал мое плечо и, как мне показалось, с какой-то теплой грустью сказал: «Да… Ты родился в рубашке».

Мое открытие горы Аю – Даг Р ассказ

Отдыхая на Южном берегу Крыма, я не мог более трех дней лежать на пляже, поэтому обязательно организовывал экскурсию в леса, в горы или на прогулки по окрестностям тех поселений, в которых устраивался на проживание. А так как большую часть времени я провел на отдыхе в селе Солнечногорское, из которого была видна вершина горы Кара-Тау, то, однажды поднявшись на нее, я надолго «заразился» этим видом экскурсий.

В следующий приезд в Солнышко (так поселок называли мои родственники, у которых я чаще всего останавливался) поднялся на соседнюю гору Демерджи, потом осваивал доступные вершины хребтов Чатыр-Даг и Ай-Петри и в меньшей степени – гор в районе Морского, Приветного и Судака.

Ходил я на экскурсии чаще один, иногда находил попутчиков среди соседей по жилью или по пляжу. В последние годы к этому увлечению приобщилась моя жена Мария, после того как однажды увидела все то, что открылось ей с южного склона хребта Демерджи-яйла. По моим подсчетам, в течение многих лет я поднимался около пятнадцати раз на вершины, отметки которых превышали 1200 м, не считая восхождений на экзотические одиночные скалы, экскурсий по многочисленным горным тропам и другим достопримечательностям крымских гор. А вот самая заметная на пространстве Южного берега Крыма гора Аю-Даг осталась «неохваченной».