Портреты пером

«…Теперь государь приказал ректорам университетов наблюдать только за лекциями других профессоров, а самим перестать профессорствовать. Вот я от 9 до 3 ч. и слоняюсь по аудиториям», — удрученно сообщал в письме к другу ректор Петербургского университета Плетнев. А в другом письме он добавлял, что ректор теперь обязан «наблюдать за направлением и духом лекций…»

Новому министру просвещения князю Ширинскому-Шихматову «комитет 2 апреля» предложил обратить внимание на то, что в речи Плетнева на торжественном акте в университете «нет, может быть,ничего прямо предосудительного, но есть, с одной стороны, такие недомолвки,а с другой — такие не довольно отчетливо высказанные мысли,которые легко объяснить в смысле предосудительном… Умолчано о чувствах верноподданнических и о любви к престолу…»

Как петербургский осенний туман, сгущалась в воздухе тяжелая подозрительность оруженосцев императора Николая.

Когда Баласогло прибыл в северный, захолустный, деревянный Петрозаводск, там уже наступила зима.

К темным избам, разбросанным на высоком бугре, с одной стороны подступал хвойный лес, а в другой стороне широко открывалось затянутое льдом Онежское озеро — белая равнина до самого горизонта.

Здесь Александру Пантелеевичу предстояло как-то жить, существовать, и сколь долго — неизвестно, ибо срок его ссылки в Олонецкую губернию определен не был.

Первым делом надо было найти себе жилье. Быстро выяснилось, что в домах купцов и других состоятельных людей удобные комнаты ему не по карману. Оставалось подыскивать пристанище в избах людей мастеровых. Выстроенные без расчета на посторонних жильцов, избы эти не имели комнат с отдельным входом. Но выбора не было, пришлось ему снять комнату в избе, где ни о каких удобствах думать не приходилось и где надо было разделять с хозяевами весь их убогий быт.

В Петрозаводске его товарищами по несчастью оказались украинцы Василий Белозерский и Георгий Андрузский и поляк из Киевской губернии Виктор Липпоман. Белозерский и Андрузский попали сюда как участники Кирилло-Мефодиевского тайного общества (они судились по одному делу с поэтом и художником Тарасом Шевченко). Липпоман же был осужден за то, что послал киевскому генерал-губернатору Бибикову стихотворение Адама Мицкевича «К матери-польке». Виктора Липпомана арестовали, и, хотя выяснили, что автор стихов — не он, приговор был суров: за «стихи возмутительного содержания» выслать Липпомана в Олонецкую губернию на шесть лет.

А Белозерский и Андрузский были так же, как и Баласогло, просто отправлены на службу в Петрозаводск без определения срока.

Особенно тяжко пришлось Липпоману и бывшему студенту Киевского университета Андрузскому: Липпоман был калекой и ковылял на костылях, у Андрузского правый глаз был закрыт бельмом, а левый близорук в сильнейшей степени. Олонецкий губернатор Писарев сообщал Дубельту об Андрузском:

«…он ничего не делает в губернском правлении, где состоит на службе. Я призвал его к себе, и он объяснил мне, что не может работать по слепоте. Я велел его освидетельствовать и подлинное свидетельство долгом почитаю представить вашему превосходительству, всепокорнейше прося наставить меня вашим наставлением, как я должен поступить в настоящем случае».

Дубельт в Петербурге прочел медицинское свидетельство, в котором было ясно сказано: «Для того, чтобы сохранить последний глаз свой, г. Андрузский не должен напрягать свое зрение, не должен ни читать, ни писать». Прочел — и ответил Писареву так: «Андрузский, несмотря на болезненное состояние свое, должен оставаться на службе в Петрозаводске и заниматься исполнением своих обязанностей по мере возможности».

И пришлось Андрузскому все-таки исполнять в канцелярии обязанности писца.