Она отсортировывает последние чашки – без отбитых краёв, без трещин, самые красивые, считает их снова: восемнадцать штук. Пять запасных. Кукловод вряд ли придёт на поминки. А она не успела поговорить с Джоном… Хорошо бы он ещё вернулся. Сказать надо… было. Решиться и сказать уже, что она не сердится, уже давно... Может, ему хоть чуть-чуть станет легче?
Кружки она укладывает друг в дружку, стопочками, и набок, в таз: так удобно будет донести до комнаты.
Дверь тихо скрипит. Джим реагирует первым, рука к поясу, где пистолет, Дженни оборачивается через плечо.
Всего лишь Лайза. Отбой, как бы Билл сказал...
– Джен, мы собрали подушки, ребята матрасы перетаскивают. Джек чайный набор перетащил, Билл с Заком во дворе развели костёр и греют воду. Всё по плану.
– А Райан как? – спрашивает с беспокойством.
– Джим его осмотрел, дал таблетки. Спит.
Лайза кажется несчастной. Дженни хочется сказать, что прощает. Никто не виноват здесь, нет виноватых, кроме той сволочи наверху. Трикстер, Мэтт Стабле, Обезьяна… Не будет у него имени, потому что извергам оно не положено. Дженни не хочется его называть никак.
Вместо этого она улыбается, и наконец-то получается по-настоящему.
– Вы молодцы, быстро справилась. Минут через десять спуститесь за тарелками, хорошо?
Лайза кивает. И тоже улыбнулась в ответ! Пусть непроизвольно. Пока они могут улыбаться, их не сломить.
– Я ещё могу поискать свечу, чтобы в темноте не сидеть…
– Точно! – Дженни спохватывается. – В верхней комнате, в сундуке Арсеня. Там есть одна такая, толстая, белая, знаешь, на три фитиля? Я всё берегла. Под неё блюдце ещё.
Лайза прикладывает руку козырьком ко лбу:
– Сделаем, сэр, – и исчезает за дверью.
– Через три минуты готово будет, – замечает Джим от плиты.
Положить сверху на таз полотенца – полотенца всегда нужны – подойти к нему. Обнимает одной рукой, второй помешивая жидкую овсянку.
Он сейчас о том же думает: как плохо, что умерла Исами, тоскливо и больно, что они не сумели помочь, и на сколько дней ещё хватит еды живым. Дженни легче: проще думать тяжёлое не в одиночку. И тяжесть в душе будто тоже – легче.
– Надо хоть нас причесать перед церемонией, а то лохматые, как йети, даже хуже… – говорит она вслух недовольно и даже начинает искать в кармане фартука расчёску. Он хмыкает, а она, понимая, что ляпнула, оставляет поиски и только с досады хлопает себя ладонями по бокам.
– И так сойдёт, все свои, – негромко говорит Джим. Целует её в макушку. Высокий, да, ему просто. А ей что, вставать на табуретку? – Подай банку с солью, солнышко.
Дженни дотягивается до баночки с солью и сразу снимает крышку. Солит тоже сама, а Джим старательно перемешивает деревянной лопаткой. Обстукивает её о край кастрюли, смотрит на вяло булькающее сероватое варево с непередаваемым выражением лица.
– Вот выйдем из дома, – начинает внушительно, – будем варить кашу только и исключительно на молоке. Свежее молоко в сочетании с овсянкой…
После обеда зарядил дождь, и в комнате стало сумрачней обычного. Чаепитие памяти, поначалу печальное, постепенно обрело тепло домашних посиделок. Виной ли тому был сам чай, горячий, заглушающий временно чувство голода, или то, что они устали страдать и бояться?
И почему вот чтобы люди сами себе сделали хорошо, их обязательно надо пнуть? Да ещё и такими страшными способами. Что нам мешало собраться так при твоей жизни, сестра?
Перо оглядывал собравшихся. Они мирно сидели на раскиданных по полу подушках и матрасах. Кто-то расслабленно дремал, навалившись на кресло, спиной к подножию кровати или друг на друга; Рой дрых на кровати, пользуясь своим правом больного. Нэт, вся в синяках, заклеенная пластырем, не спала, сидела с краю кровати, грела ладони о чашку с чаем. Выглядела неважно, но не жаловалась, не ругалась даже.
Большая часть потягивала горячий крепкий чай. Переговаривались тихо, но в этом не слышалось тревоги. Зак гладил свернувшегося у него на коленях Табурета и неотрывно смотрел на свечку – Лайза поставила подсвечник-блюдце с толстой трёхфитильной декоративной свечой на низенькую скамеечку. Мягкая чёрная шесть кота переливалась в отсветах огоньков.
Кэт, пристроившись поближе к свечке, зашивала очередную игрушку, Энди что-то умудрялся читать, светя себе в книжку карманным фонариком.
Возле обитателей громоздились чашки и кружки, а для тех, кто не хотел долго ждать своей очереди на чашку из крохотного глиняного чайника, был целый здоровенный с кухни, с заваренными травами. К чаю прилагались сухари, овсянка и мёд, немного, Джен поделила сама между собравшимися. Кэт досталась ещё и горсточка изюма.
Джек заваривал чай в посуде, которую оставила Тэн. Теперь глиняный набор перешёл к нему, весь, да никто и не возражал. Единственный ученик погибшей наставницы. Крыс спокойно расставил посудины по подносу, так же спокойно обливал подносимым кипятком чахай и чайник, всыпал нужное количество заварки… Кисточкой водил только раз; Арсению подумалось, что это правильно – на месте чайника его бы быстро достало, когда за каких-то полчаса твоё внимание привлекают щекочущей кисточкой уже раз в третий.